Зигмунд Фрейд считал, что психоанализ противопоказан глупым или склонным к нарциссизму людям, психопатам и извращенцам, а достичь успеха можно только с теми, кто понимает, что такое мораль, и сам стремится лечиться. Как пишет французская исследовательница Элизабет Рудинеско, если воспринимать его заявления буквально, получится, что такое лечение подходит только «для людей образованных, способных видеть сны и фантазировать». Но на практике пациенты, которых он принимал у себя дома на улице Берггассе в Вене, далеко не всегда подпадали под эти критерии. T&P публикуют отрывок из книги «Зигмунд Фрейд в своем времени и нашем» , которая вышла в издательстве «Кучково поле».

Известно, что пациенты, принятые Фрейдом в качестве «больных» до и после 1914 года, пришли к нему лечиться в той или иной степени по принуждению: это все женщины, о которых упомянуто в «Этюдах об истерии», это Ида Бауэр, Маргарита Чонка и многие другие. При таких условиях вероятность того, что лечение окажется «удачным», была мала, особенно когда речь шла о юных особах, взбунтовавшихся против установленного в семье порядка, в их глазах Фрейд представал похотливым доктором или сообщником родителей. И наоборот, пациенты, приходившие на Берггассе для анализа по собственной доброй воле, в общем были удовлетворены. Отсюда парадокс: чем больше лечение зависело от свободного желания пациента, исходило от него самого, тем более успешным оно было. И Фрейд из этого заключал, что больной должен полностью принимать все условия, иначе невозможен никакой психоаналитический опыт. Необходимо уточнить, что если анализируемый хотел сам стать аналитиком, то лечение имело тогда куда больше шансов стать терапевтическим, затем уже научным, потому что пациент непосредственно вовлекался в само дело. Как следствие, и без исключений, лечение, вполне завершенное, то есть, с точки зрения обратившегося к Фрейду лица, наиболее удовлетворительное - это было такое лечение, которое, с одной стороны, было добровольным, с другой - предполагало самое активное участие пациента*.

* Это как раз потому, что психоаналитики не хотели сравнивать свои случаи с теми, о которых Фрейд не рассказал, и они не могли дать настоящую оценку его практике. Все прочие смешанные направления – сторонников Кляйн, Лакана, постлаканистов, ференцистов и т. д. – удовлетворялись комментированием; таков канонический корпус, история Анны О. и «случаи», приведенные в «Этюдах об истерии», а также в знаменитых «Пяти случаях», из коих только три могут расцениваться как лечение. Тем самым осталось свободное поле для антифрейдистов, которые воспользовались им, чтобы сделать из Фрейда шарлатана, не способного никого вылечить. Действительность же куда сложней, и мы это видели.

Пациентами Фрейда в подавляющем большинстве были евреи, страдавшие неврозами в самом широком смысле этого слова, какой придавался ему в первой половине столетия: неврозами иногда легкими, но зачастую серьезными, которые позже назовут пограничыми состояниями и даже психозами. Немалое число пациентов принадлежало к интеллектуальным кругам, часто это были известные люди - музыканты, писатели, люди творящие, врачи и т. д. Они хотели не только лечиться, но испытать, что такое лечение словом, которое ведет сам его создатель. На Берггассе они главным образом обращались, уже побывав у других светил медицинского мира Европы - психиатров или специалистов по всем видам нервных болезней. И, что бы там ни говорили, до 1914 года все они столкнулись с тем самым пресловутым «терапевтическим нигилизмом», столь характерным для душевной медицины этой эпохи.

Огромный успех получила в психоанализе разработка Фрейдом системы толкований аффектов души, в основу которых легла обширная нарративная эпопея, которая участвовала больше в расшифровке загадок, а не психиатрическая нозография. На кушетке этого оригинального ученого, тоже страдавшего телесными недугами, в окружении роскошной коллекции предметов, трогательно красивых собак каждый мог почувствовать себя героем какой-нибудь театральной сцены, где мастерски играют свою роль принцы и принцессы, пророки, свергнутые короли и беспомощные королевы. Фрейд рассказывал сказки, резюмировал романы, читал стихи, воскрешал в памяти мифы. Еврейские истории, анекдоты, рассказы о сексуальных желаниях, скрытых в глубинах души - все это, в его глазах, прекрасно подходило для того, чтобы наделить современного человека мифологией, которая явила бы ему великолепие истоков человечества. В техническом плане Фрейд оправдывал подобную позицию, утверждая, что правильно проведенный, то есть удавшийся, анализ преследует целью убедить пациента принять подлинность некой научной конструкции просто потому, что высшее преимущество заключается в том, чтобы просто отвоевать обретенное воспоминание. Другими словами, успешное лечение - такое лечение, которое позволит понять глубинную причину страданий и неудач, возвыситься над ними, чтобы осуществить свои желания.

Фрейд принимал по восемь пациентов в день, его сеансы длились 50 минут, шесть раз в неделю, иногда много недель, а то и месяцев. Бывало, что лечение затягивалось бесконечно, случались повторы и неудачи. Помимо этого Фрейд принимал других пациентов для обычных консультаций, назначал лечение, проводил несколько сеансов психотерапии. Обычно он не делал никаких записей, занимаясь «диванным искусством». Это было приобщение к путешествию: Данте ведет Вергилия, как в «Божественной комедии». Если он рекомендовал воздержание, то никогда не следовал каким-либо принципам «нейтралитета», предпочитая «нерешительное внимание», позволявшее действовать бессознательному. Он говорил, вмешивался, разъяснял, растолковывал, сбивался и курил сигары, не предлагая пациентам, на что они реагировали по-разному. Наконец, если возникал повод, вспоминал какие-нибудь подробности из собственной жизни, упоминал о вкусах, политических предпочтениях, убеждениях. Одним словом, сам вовлекался в лечение, уверенный в том, что преодолеет самое упорное сопротивление. Когда же это не удавалось, всегда стремился понять, почему, пока оставалась надежда на успех. Иногда допускал бестактность, сообщая своим корреспондентам о том, что происходило во время сеансов, которые он вел, а иногда читал некоторым пациентам полученные им письма, где шла речь о них, тогда как все это должно было оставаться конфиденциальным.

* Математик Анри Рудье рассчитал для меня, каково было состояние Фрейда на различных этапах его жизни. До Первой мировой войны – во флоринах и в кронах, затем, с 1924 года, – в шиллингах и долларах. Отметим, что все «денежные пересчеты», предлагавшиеся для того, чтобы определить цену фрейдовских сеансов и перевести ее в евро или в доллары XXI века, не имеют под собой никаких научных оснований, и авторы, помимо всего прочего, противоречат друг другу: у одних получается 450 евро, у других – 1000, у третьих – 1300. Такие расчеты ни в коем случае нельзя принимать всерьез, они преследуют цель представить Фрейда мошенником или алчным человеком. Говорить же о его состоянии можно, только сравнивая его с другими современниками, которые занимались тем же самым, что и он, и вышли из того же общественного класса. Конечно, Фрейд разбогател, если учесть, что в том же самом возрасте его отец жил в относительной бедности.

Фрейд изо дня в день подводил счета, записи вел в специальном дневнике (Kassa-Protokoll) и в письмах без конца говорил о деньгах. Между 1900 и 1914 годом его социальный статус был равен положению видных профессоров медицины, которые между тем принимали пациентов и частным образом*. Он был достаточно обеспечен, как и все более или менее заметные практики его поколения, и вел такой же образ жизни.

Во время войны доходы рухнули - одновременно с австрийской экономикой. Но начиная с 1920 года он понемногу восстановил свое состояние, принимая пациентов не только из прежних европейских держав, разоренных финансовым кризисом и обесцениванием денег, но также других психиатров или обеспеченных иностранных интеллектуалов, приехавших из США или желающих обучиться психоанализу. Фрейд постепенно стал аналитиком аналитиков.

Когда было возможно, он просил заплатить за лечение в валюте. С течением лет ему удалось разместить сбережения за границей, к ним добавились довольно значительные суммы за авторские права. Если он и зарабатывал меньше, чем психоаналитик, живущий в Нью-Йорке или Лондоне, определенно был более обеспеченным, нежели немецкие, венгерские и австрийские последователи, которым при развале экономики было туго. В октябре 1921 года, приглашая Лу Андреас-Саломе приехать в Вену, поскольку она высказала такое желание, он писал: «Если вы рвете с родиной из-за того, что в стране посягают на свободу движения, позвольте мне переправить вам в Гамбург деньги, необходимые для поездки. Мой зять управляет там моими вкладами в марках, а также доходами в твердых иностранных деньгах (американских, английских, швейцарских), я стал относительно богат. И я был бы не прочь, чтобы богатство доставляло мне некоторое удовольствие».

* В то же самое время в Нью-Йорке цена за сеанс составляла 50 долларов. Вот заметки экономиста Томаса Пикетти по поводу доходов Фрейда, рассчитанные по моей просьбе: «Фрейд был успешным врачом, в чем не было ничего скандального, учитывая очень высокий уровень неравенства, характерный для того времени. Средний доход составлял от 1200 до 1300 золотых франков в год на одного жителя. Сегодня средний доход (без учета налогов) составляет порядка 25 000 евро в год на взрослого. Чтобы сравнить общие итоги, лучше будет умножить суммы в золотых франках 1900–1910 годов с помощью коэффициента, порядка 20. Кристфрид Тёгель приписывает Фрейду доход порядка 25 000 флоринов, что соответствует 500 000 евро годового дохода на сегодняшний день. Это, конечно, достаточно высокая прибыль, но и довольно показательная для высшего уровня эпохи. При постоянном неравенстве это соответствовало бы скорее примерно 250 000 евро годового дохода на сегодня».

Для сравнения заметим, что в 1896 году Фрейд брал за час 10 флоринов; в 1910 году - от 10 до 20 крон за сеанс; в 1919-м - 200 крон или 5 долларов, если пациент - американец (что равно 750 кронам), или гинею, что чуть больше одного ливра стерлингов (600 крон), если пациент - малообеспеченный англичанин. Наконец, в 1921 году он подумывал просить от 500 до 1000 крон, затем остановился на 25 долларах* за час, что не мешало брать с некоторых пациентов суммы, менее завышенные.

Временами он не мог сдерживать несправедливых и резких антиамериканских настроений, вплоть до того, что утверждал, например, что его последователи за Атлантикой хороши только потому, что приносят ему доллары. Как раз одного собеседника он напугал тем, что заявил, будто статую Свободы можно заменить другой, которая «держит в руке Библию». На следующий день во время анализа одному из учеников сказал, что американцы настолько глупы, что весь их образ мыслей можно свести к нелепому силлогизму: «Чеснок - хорошо, шоколад - хорошо, кладем немного чеснока в шоколад и едим!».

Падение центральноевропейских империй и постепенное преобладание в международном движении американских психоаналитиков Фрейд переживал как глубокое унижение. Он мучился, что всех пациентов вынужден заставлять платить, и благожелательно относился к идее о том, что медицинские учреждения должны оказывать неимущим бесплатную помощь. Американское представление о демократии, личной свободе и правах народов на самоопределение в целом вызывало у него ужас. «Американцы, - сказал он однажды Шандору Радо, - переносят демократический принцип из области политики в науку. Все поочередно должны быть президентами. А сделать что-нибудь не могут».

Фрейд всегда считал, что психоаналитическое лечение противопоказано людям глупым, необразованным, слишком старым, меланхоличным, маниакально одержимым, страдающим анорексией или истерией, пусть эпизодически. Он также исключал психоаналитические опыты для психопатов или извращенцев, «не желающих примириться с самими собой». С 1915 года в категорию «неанализируемых» он добавил и тех, кто подвержен серьезному нарциссическому расстройству, одержим влечением к смерти, к хроническому разрушению и не поддающихся сублимации. Позднее, когда Ференци предложил ему пройти анализ, он пошутил, что речь идет о человеке, которому под семьдесят, который курит, у которого раковая опухоль, ему уже ничто не поможет. Фрейд говорил и обратное - что психоанализ предназначен, чтобы лечить истерию, неврозы, связанные с навязчивым преследованием, фобии, состояние тревоги, подавленности, половые расстройства. И добавлял, что достичь успеха можно только с людьми умными, понимающими, что такое мораль, стремящимися лечиться.

«Маньяки, психопаты, меланхолики, нарциссы консультировались и у других специалистов, которые, как и Фрейд, не добились успешных результатов. Но лишь одного Фрейда обвиняли как при жизни, так и после смерти»

В 1928 году он довольно ясно заявил венгерскому последователю Иштвану Холлосу, инициатору реформы психиатрических больниц, что ненавидит пациентов с психотическими расстройствами. «Я окончательно убедился, что не люблю этих больных, они меня злят, потому что непохожи на меня, на все, что можно бы было назвать человеческим. Это странный сорт нетерпимости, который делает меня совершенно непригодным для психиатрии Я поступаю в данном случае, как и другие врачи до нас, в отношении больных истерией, не есть ли это результат пристрастности интеллекта, всегда проявляющегося куда ясней, выражение враждебности по отношению к «Оно»?».

Понимая эти заявления буквально, можно решить, поверив основателю, что психоанализ годится только для людей образованных, способных видеть сны или фантазировать, осознающих свое состояние, заботящихся об улучшении собственного благосостояния, с моралью вне всяких подозрений, способных в силу позитивного трансфера или антитрансфера вылечиться за несколько недель или месяцев. Ну, мы знаем, что большинство пациентов, приходивших на Берггассе, этому профилю не соответствовали.

* В качестве примера можно обратить внимание, что венский архитектор Карл Мейредер (1856–1935), которого в 1915 году Фрейд лечил в течение десяти недель от хронической меланхолии, установил своеобразный рекорд, обратившись к пятидесяти девяти врачам, чьи предписания и прочие методы лечения оказались совершенно неэффективными. Но только Фрейд был обвинен, что его не вылечил.

Иначе говоря, с начала века существовало большое противоречие между теми указаниями для проведения лечения, за которые ратовал в своих статьях Фрейд, и его собственной практикой. Осознавая это, он исправлял свою теорию, описывая во «Введении в нарциссизм» и в «По ту сторону принципа удовольствия» случаи, в терапевтическом успехе которых всячески сомневался. И между тем, стараясь противостоять нигилизму, но под давлением финансовой необходимости всегда стремясь бросить вызов, он брался анализировать «неанализируемых» людей - в надежде, что ему удастся если не вылечить их, то по меньшей мере облегчить страдания или изменить отношение к жизни.

Эти пациенты - маньяки, психопаты, меланхолики, самоубийцы, развратники, мазохисты, садисты, саморазрушители, нарциссы - консультировались и у других специалистов, которые, как и Фрейд, не добились успешных результатов*. Но лишь одного Фрейда обвиняли во всех гнусностях как при жизни, так и после смерти: шарлатан, мошенник, сребролюбец и т. д.

Вот почему очень важно во всех подробностях изучить некоторые курсы лечения - из тех, что оказались самыми провальными и, напротив, завершенными. Подчеркнем сначала, что из всех 170 пациентов, принятых Фрейдом, с чем бы они ни обращались, человек двадцать не получили никакой пользы, а около десятка отказались от него, да так, что возненавидели самого врача. Большинство из них обратилось к другим терапевтам, на тех же условиях оплаты, не добившись лучших результатов. Сегодня ни один исследователь не может сказать, как сложилась бы судьба этих пациентов, если б они совсем ничего не предприняли, чтобы избавиться от страданий. […]

После 1920 года Фрейд мог наслаждаться великим счастьем, созерцая огромный успех, которым пользовался психоанализ на другом конце планеты. Тогда было совершенно ясно, что дело его продвигается вперед, и тем не менее он не находил удовлетворения. Все шло так, будто он опасался, что, отказавшись от его идей, их примут только для того, чтобы исказить. «На кого повалятся шишки, когда меня не будет в живых?» - говорил он себе, раздумывая о всяческих «отклонениях», которые по вине современников претерпела его теория. Как большинство основоположников, Фрейд не желал быть цербером, охраняющим свои открытия и понятия, взваливая на себя риск возвести идолопоклонство и благоглупость в закон.

В таком-то вот состоянии духа он принимал на Берггассе пациентов из стран-победительниц, в частности американцев, плативших ему валютой и приезжавших, чтобы обучиться ремеслу психоанализа и познакомиться лично. Напрасно Фрейд возмущался, он вынужден был признать, что всякое лечение, откровенно проведенное на английском с учениками, готовыми сотрудничать, несет психоанализу возможное будущее, такое, о котором он даже и не помышлял. Поэтому он вынужден был умерить свои антиамериканские взгляды и признать, что для его теории открываются другие земли обетованные: Франция, Объединенное Королевство, США, Латинская Америка, Япония и т. д.

* Среди 170 пациентов Фрейда насчитывается 20 американцев, почти все приехали из Нью-Йорка. Тадеуш Эймс (1885–1963) познакомился с Фрейдом в Вене в 1911 или 1912 году. Монро Мейер (1892–1939), меланхоличный психиатр, покончил с собой в 47 лет с помощью острого обрезка стекла. Антифрейдисты обвиняли Фрейда, что в этой добровольной смерти, которая произошла через 18 лет после пребывания Монро в Вене, виноват именно он. Леонард Блюмгард остался ортодоксальным фрейдистом.

Абрам Кардинер родился в Нью-Йорке и был выходцем из семейства еврейских портных, приехавших с Украины. В октябре 1921 года он, молодой тридцатилетний врач, отправился в Вену, чтобы лечиться у Фрейда, как будут делать многие его соотечественники: Адольф Штерн, Монро Мейер, Кларенс Обендорф, Альберт Полон, Леонард Блюмгард*. Страстно увлеченный антропологией, отказываясь от догм, он уже практиковал психоанализ, когда лечился в первый раз, на кушетке у Горация Фринка, расценив этот опыт как неудачный.

Он встречался с Фрейдом в течение шести месяцев, рассказывал о родителях - бедных мигрантах, бежавших от антисемитских преследований: прибытие на Эллис-Исланд, поиск работы, смерть матери от туберкулеза, когда ему было только три года, молитвы на языке, которого он не знал, страх безработицы, голод, появление мачехи, которая сама приехала из Румынии и возбудила в нем сильное половое влечение. Кардинер говорил о музыкальных вкусах, об обреченности собственного еврейства, об идише, затем об антисемитизме, своем желании стать большим «доктором», об интересе к сообществам национальных меньшинств - индийцам, ирландцам, итальянцам, о том пресловутом «плавильном котле», который в чем-то походил и на среднеевропейский.

Кардинер вспоминал также времена, когда был подростком. У мачехи была недоразвита матка, это не позволяло ей иметь детей, чему он был рад. Об отце он поведал, что когда-то тот обругал и ударил мать, которую взял замуж не по любви. В памяти у него сохранилось воспоминание о несчастной женщине, давшей ему жизнь, но не имевшей времени вырастить. Как раз под влиянием мачехи отец пациента смог стать настоящим мужем, преданным семье. После неудачной любви к одной девушке, сменившейся депрессией, Кардинер увлекся изучением медицины, подумывая, как он, сын еврейского портного, ставшего американцем, станет блестящим интеллектуалом, ушедшим с головой в психоанализ и культурологию. И все-таки его мучила тревога, сделавшая уязвимым перед любыми жизненными свершениями.

Он рассказал Фрейду два сна. В первом на него мочились три итальянца, пенис у каждого торчал вверх, а во втором он спал с собственной мачехой. Кардинер явно был идеальным «фрейдовским пациентом» - интеллигентный, мечтательный, страдающий от фобического невроза, от любовной фиксации на мачеху, заменившую мать, жертва жестокого отца, женившегося, прежде чем уехать, по договору. Но перед венским своим учителем он нисколько не преклонялся, просто желал пройти с ним этот опыт. Восхищаясь им, охотно оспаривал его интерпретации.

Другим был случай Кларенса Обендорфа, который вместе с Бриллом основал Нью-Йоркское психоаналитическое общество и лечился одновременно с Кардинером. Фрейд его презирал, считал глупым и высокомерным. Обендорф же оказался куда больше верен ему, чем Кардинер, хотя очень осторожно, и с полным основанием, относился к выискиванию психоаналитиками, где только можно, «первичных сцен». Он полагал, что лечение по старинке уже не годится для новых времен.

* Кларенс Обендорф (1882–1954) был ортодоксом фрейдизма, враждебно относился к его упрощеннному психоанализу. Он написал первый официальный труд об истории психоанализа в Соединенных Штатах.

В первый же день анализа он рассказал о сне, в котором его везли в экипаже, запряженном двумя лошадьми, черной и белой, в неизвестном направлении. Фрейд знал, что пациент родился в Атланте, в семье южан, в детстве у него была чернокожая нянечка, к которой он был очень привязан. Он тут же высказал ошеломительное толкование этого сна, заявив Обендорфу, что он не женится, так как ему не удастся выбрать между белой и чернокожей женщинами. Выйдя из себя, Обендорф три месяца спорил о сне с Фрейдом и Кардинером*. Он тем более чувствовал себя униженным, что был маститым аналитиком, обучавшимся на кушетке у Федерна, и прекратил толковать сновидения. По свидетельству Кардинера, он так и остался холостяком, а Фрейд продолжал его презирать.

«Если анализируемый хотел сам стать аналитиком, то лечение имело куда больше шансов стать терапевтическим, затем уже научным»

С Кардинером Фрейду повезло куда больше, чем с Обендорфом. Этакая дунайская пророчица, он объяснил ему, что тот отождествляет себя с несчастьем собственной матери, а это говорит о «бессознательной гомосексуальности», что три итальянца из его сна - унижавший его отец, и что разрыв с невестой повторял изначальный отказ, который больше не произойдет, поскольку он сам его преодолел. По поводу другого сна Фрейд объяснил Кардинеру, что тот желает быть у отца в подчинении, чтобы «не разбудить уснувшего дракона». В двух пунктах - бессознательной гомосексуальности и подчинении отцу - Фрейд ошибался, и пациент это заметил.

Когда минуло шесть месяцев, Фрейд рассудил, что анализ Кардинера прошел успешно, и предсказал ему блестящую карьеру, исключительный финансовый успех, счастье в любовных делах, и был совершенно прав. В 1976 году, отойдя от психоаналитического догматизма и оставив распространенное эдипианство и канонические интерпретации скрытой гомосексуальности или закон отца, Кардинер с наслаждением вспоминал о своем пребывании на Берггассе: «Сегодня я бы сказал, когда у меня есть общее понимание, что Фрейд блестяще провел мой анализ. Фрейд был великим аналитиком потому, что никогда не использовал теоретических выражений - по меньшей мере тогда - и все свои толкования формулировал на обычном языке. Исключение - ссылка на эдипов комплекс и понятие бессознательной гомосексуальности, он обрабатывал материал без отрыва от повседневной жизни. Что же касается толкования сновидений, оно было исключительно проницательным и интуитивным». Нужно добавить по поводу ошибки Фрейда о «заснувшем драконе». «Человек, обосновавший понятие трансфера, не узнавал его. Он упускал одну-единственную вещь. Да, конечно, я боялся отца, когда был маленьким, но в 1921 году тем человеком, которого я испугался, был сам Фрейд. Он мог даровать мне жизнь или разбить ее, а это уже от отца не зависело».

Это свидетельство тем более интересно, что Кардинер приехал в Вену, так как свой анализ у Фринка счел недостаточным. Он, во всяком случае, не знал, что тот сам лечился у Фрейда, и лечение шло с большим трудом. Разумеется, Кардинер заметил агрессивность Фринка, но он не выдал никаких признаков психоза. Более догматичный фрейдист, чем сам Фрейд, Фринк интерпретировал отношения Кардинера с отцом как стремление к Эдиповой смерти. «Вы ему завидовали, ревновали, что он владеет вашей мачехой», - сказал он ему. Такое ошибочное толкование вызвало у Кардинера новую вспышку тревожности и законное желание закончить лечение. Не желая навредить Фринку, Фрейд это намерение отверг. Под конец анализа поведал Кардинеру свои опасения. Терапевтические проблемы его больше не интересовали, сказал он. «Теперь мое нетерпение стало гораздо меньше. Кое-какие препятствия мешают мне стать большим аналитиком, и я страдаю от них. Между прочим, я больше, чем отец. Я слишком много занимаюсь теорией».

В апреле 1922 года, когда Кардинер заявил ему, что психоанализ не может никому причинить вреда, Фрейд показал две фотографии Фринка, одна была сделана до анализа (в октябре 1920-го), а другая - год спустя. На первой Фринк походил на человека, которого Кардинер знал, а на второй у него был растерянный, изможденный вид. Были ли эти метаморфозы в самом деле следствием экспериментов на кушетке? Кардинер сомневался в этом больше, чем Фрейд, которому так и не удалось избавиться от кошмара этого трагического лечения, где смешались супружеские отношения, адюльтер, психоаналитическая эндогамия и ошибочная диагностика.

* «Болезненные страхи и навязчивые состояния» Горация Фринка: Horace W. Frink, Morbid Fears and Compulsions, Boston, Moffat, Yard & Co., 1918.

Гораций Вестлейк Фринк родился в 1883 году. Он не был ни евреем, ни сыном европейских эмигрантов, ни богатым, ни невротиком. Одаренный исключительным умом, он рано начал изучать психиатрию и хотел стать психоаналитиком. С юности страдая маниакально-депрессивным психозом, он анализировался у Брилла, затем вступил в Нью-Йоркское психоаналитическое общество, а несколько лет спустя опубликовал подлинный бестселлер, который поспособствовал популяризации фрейдизма за Атлантикой*. В 1918 году он стал одним из известнейших психоаналитиков Восточного берега, страдая при этом приступами меланхолии и маниакальности, сопровождаемыми бредом и навязчивым желанием покончить с собой. Жизнь его разделилась надвое: с одной стороны, законная жена Дорис Бест, от которой у него было двое детей, с другой - любовница Анжелика Бижур, бывшая пациентка, сказочно богатая наследница, вышедшая замуж за знаменитого американского юриста Абрахама Бижура, который анализировался у него, а затем - у Тадеуша Эймса.

Любовница торопила Фринка развестись, и он отправился в Вену, чтобы пройти курс лечения у Фрейда и окончательно решить, кто же станет женщиной его жизни. В свою очередь Анжелика (Анжи) тоже проконсультировалась у Фрейда, который посоветовал ей развестись и выйти замуж за Фринка, иначе тот рискует стать гомосексуалистом. У своего пациента он продиагностировал оттесненную гомосексуальность. На самом же деле он был увлечен этим блистательным человеком, назвав его «очень милым мальчиком, чье состояние стабилизировалось благодаря переменам в жизни». Он призвал его занять место Брилла.

Признать такой диагноз было для Фринка невозможным. Между тем, потеряв осмотрительность после всего того, что делал «герр профессор», он принял решение оставить Дорис и жениться на Анжи. Возмущенный таким поведением, которое, по его словам, идет вразрез со всякой этикой, Абрахам Бижур написал открытое письмо в «Нью-Йорк таймс», в котором назвал Фрейда «врачом-шарлатаном». Копию он передал Тадеушу Эймсу, тот переслал ее Фрейду, подчеркнув, что Нью-Йоркское психоаналитическое общество может подвергнуться опасности из-за этого дела, если письмо попадет в печать. Джонсу, пытавшемуся потушить пожар, он заявил, что Анжи неправильно все поняла. И подчеркнул, однако, - таковой была его глубинная мысль, - что общество куда благосклонней отнесется к адюльтеру, чем к разводу двух несчастных супругов, желающих создать новую семью. Тем самым он как бы признавал, что не мытьем, так катаньем подтолкнул Горация и Анжи к разводу, но лишь потому, что, как ему казалось, они оба со своими теперешними супругами не найдут общего языка.

В других обстоятельствах Фрейд принимал разные решения, в частности, когда был уверен, что адюльтер - всего-навсего симптом не улаженной с еще любимым супругом проблемы. Короче говоря, насколько он адюльтер проклинал, настолько же благоволил «расставаниям по-доброму», при том условии, что они вели к новому браку. Что же касается именно этого дела, он жестоко ошибся во Фринке. И упорствовал, послав ему бессмысленное письмо: «Я потребовал от Анжи, чтобы она не повторяла посторонним, что я посоветовал вам взять ее замуж, иначе у вас может случиться нервный срыв. Позвольте вам заметить по поводу вашей идеи о том, что она потеряла часть своей красоты, не может ли она смениться другой - что она приобрела часть своего состояния? Вы жалуетесь, что не понимаете своей гомосексуальности, что подразумевает, что вы не можете вообразить меня богатым человеком. Если все пойдет хорошо, заменим воображаемый подарок реальным вкладом в психоаналитические фонды».

Как все его последователи, Фрейд вносил свою долю в финансирование психоаналитического движения. Поэтому неудивительно, что он подал и Фринку мысль тоже поучаствовать финансово каким-нибудь приношением, чтобы вылечиться от фантазмов. Что же касается интерпретаций, согласно которым женщина, потерявшая в глазах любовника свою привлекательность, может заинтересовать его своим состоянием, то она проистекала из традиционных представлений о буржуазной семье. Фрейд вел себя со своим пациентом, как в старину - сват, путая кушетку и брачный совет. Доказательство того, что он не понял расстройства Фринка, приняв его за интеллигентного невротика с оттесненной гомосексуальностью по отношению к отцу. Обретя возможность жениться на любовнице, тот испытал жуткое чувство вины и в ноябре 1922 года снова вернулся в Вену. Когда с ним случился короткий приступ бреда, ему показалось, будто он лежит в могиле, и в ходе сеансов он исступленно ходил по кругу, пока Фрейд не позвал другого врача, Джо Аша, чтобы лечить его и присматривать за ним в гостинице. Ситуация ухудшилась, когда, после того как бывший ее супруг женился на Анжи, от осложнений пневмонии умерла Дорис. Фринк утверждал, что любил первую жену, потом стал изводить вторую.

В мае 1924 года Фрейд вынужден был отказаться от своего пациента, объявить его умственно больным и неспособным руководить Нью-Йоркским психоаналитическим обществом. «Я возлагал на него все свои надежды, хотя реакция на лечение психоанализом была психотической природы. […] Когда же он увидел, что ему не позволяют свободно удовлетворять свои детские желания, не выдержал. Он возобновил отношения с новой женой. Под предлогом, что она несговорчива в вопросах денег, он не получил в ответ знаков признания, которых непрестанно от нее требовал». По просьбе самого Фринка его положили в психиатрическую клинику при больнице Джонса Хопкинса в Балтиморе, где его лечил Адольф Мейер, и здесь он узнал, что Анжи хочет с ним разойтись. Всю свою последующую жизнь он впадал то в воодушевление, то в меланхолию, умер в 1936 году, всеми забытый.

Спустя 40 лет его дочь Элен Крафт обнаружила среди бумаг Адольфа Мейера переписку отца с Фрейдом, а также много других документов и, раскрыв публично их содержание, назвала венского учителя шарлатаном. Приверженцы антифрейдизма воспользовались этим, чтобы обвинить Фрейда, будто он манипулировал пациентами, ставшими под его пером жертвами его коварной теории. Что же касается психоаналитиков, то они продолжали смотреть на клинические ошибки своего кумира сквозь пальцы. […]

А. Фрейд (1895-1982) придерживалась традиционной для психоанализа позиции о конфликте ребенка с полным противоречий социальным миром. Она подчеркивала, что для понимания причин трудностей в поведении психологу необходимо стремиться проникнуть не только в бессознательные слои психики ребенка, но и получить максимально развернутое знание обо всех трех составляющих личности (Я, Оно, Сверх-Я), об их отношениях с внешним миром, о механизмах психологической защиты и их роли в развитии личности. А. Фрейд считала, что в психоанализе детей, во-первых, можно и нужно использовать общие со взрослыми аналитические методы на речевом материале: гипноз, свободные ассоциации, толкование сновидений, символов, парапраксий (обмолвок, забывания), анализ сопротивлений и перенос. Во-вторых, она указывала и на своеобразие техники анализа детей. Трудности применения метода свободных ассоциаций, особенно у маленьких детей, частично могут быть преодолены путем анализа сновидений, снов наяву, мечтаний, игр и рисунков, что позволит выявить тенденции бессознательного в открытой и доступной форме. А. Фрейд предложила новые технические методы, помогающие в исследовании Я. Один из них - анализ трансформаций, претерпеваемых аффектами ребенка. По ее мнению, несоответствие ожидаемой (по прошлому опыту) и продемонстрированной (вместо огорчения - веселое настроение, вместо ревности - чрезмерная нежность) эмоциональной реакции ребенка указывает на то, что работают защитные механизмы, и таким образом появляется возможность проникнуть в Я ребенка. Богатый материал о становлении защитных механизмов на конкретных фазах детского развития представляет анализ фобий животных, особенностей школьного и внутрисемейного поведения детей. Так, А. Фрейд придавала важное значение детской игре, полагая, что, увлекшись игрой, ребенок заинтересуется и интерпретациями, предложенными ему аналитиком относительно защитных механизмов и бессознательных эмоций, скрывающихся за ними.

Психоаналитик, по мнению А. Фрейд, для успеха в детской терапии обязательно должен иметь авторитет у ребенка, поскольку детское Супер-Эго относительно слабо и неспособно справиться с освобожденными в результате психотерапии побуждениями без посторонней помощи. При психоанализе ребенка, подчеркивает А. Фрейд, внешний мир оказывает гораздо более сильное влияние на механизм невроза, чем у взрослого. Детский психоаналитик с необходимостью должен работать над преобразованием среды. Внешний мир, его воспитательные воздействия - могущественный союзник слабого Я ребенка в борьбе против инстинктивных тенденций.

Английский психоаналитик М. Кляйн (1882-1960) разработала свой подход к организации психоанализа в раннем возрасте.Основное внимание уделялось спонтанной игровой активности ребенка. М. Кляйн, в отличие от А. Фрейд, настаивала на возможности прямого доступа к содержанию детского бессознательного. Она считала, что действие более свойственно ребенку, чем речь, и свободная игра выступает эквивалентом потока ассоциаций взрослого; этапы игры - это аналоги ассоциативной продукции взрослого.

Психоанализ с детьми, по Кляйн, строился преимущественно на спонтанной детской игре, проявиться которой помогали специально созданные условия. Терапевт предоставляет ребенку массу мелких игрушек, «целый мир в миниатюре» и дает ему возможность свободно действовать в течение часа. Наиболее подходящими для психоаналитической игровой техники являются простые немеханические игрушки: деревянные мужские и женские фигурки разных размеров, животные, дома, изгороди, деревья, различные транспортные средства, кубики, мячи и наборы шариков, пластилин, бумага, ножницы, неострый нож, карандаши, мелки, краски, клей и веревка. Разнообразие, количество, миниатюрные размеры игрушек позволяют ребенку широко выражать свои фантазии и использовать имеющийся опыт конфликтных ситуаций. Простота игрушек и человеческих фигурок обеспечивает их легкое включение в сюжетные ходы, вымышленные или подсказанные реальным опытом ребенка. Игровая комната также должна быть оборудована весьма просто, но предоставлять максимальную свободу действий. В ней для игровой терапии необходимы стол, несколько стульев, маленький диван, несколько подушек, моющийся пол, проточная вода и комод с выдвижными ящиками. Игровые материалы каждого ребенка хранятся отдельно, заперты в конкретном ящике. Такое условие призвано убедить ребенка в том, что его игрушки и игра с ними будут известны только ему самому и психоаналитику. Наблюдение за различными реакциями ребенка, за «потоком детской игры» (и особенно за проявлениями агрессивности или сострадания) становится основным методом изучения структуры переживаний ребенка. Не нарушаемый ход игры соответствует свободному потоку ассоциаций; прерывания, и торможения в играх приравниваются к перерывам в свободных ассоциациях. Перерыв в игре рассматривается как защитное действие со стороны Я, сопоставимое с сопротивлением в свободных ассоциациях.В игре могут проявиться разнообразные эмоциональные состояния: чувство фрустрации и отверженности, ревность к членам семьи и сопутствующая агрессивность, чувство любви или ненависти к новорожденному, удовольствие играть с приятелем, противостояние родителям, чувство тревоги, вины и стремление исправить положение.

Предварительное знание истории развития ребенка и имеющихся у него симптомов и нарушений помогает терапевту в интерпретации значения детской игры. Как правило, психоаналитик пытается объяснить ребенку бессознательные корни его игры, для чего ему приходится проявлять большую изобретательность, чтобы помочь ребенку осознать, кого из реальных членов его семьи представляют фигурки, использованные в игре. При этом психоаналитик не настаивает на том, что интерпретация точно отражает переживаемую психическую реальность, это скорее метафорическое объяснение или интерпретативное предложение, выдвигаемое для пробы. Ребенок начинает понимать, что в его собственной голове есть нечто неизвестное («бессознательное») и что аналитик тоже участвует в его игре. Иногда ребенок отказывается принять истолкование психотерапевта и может даже прекратить игру и отбросить игрушки, услышав, что его агрессия направлена на отца или брата. Подобные реакции, в свою очередь, также становятся предметом интерпретации психоаналитика.Изменения характера игры ребенка может прямо подтверждать правильность предложенного толкования игры.

«Итак, представим, что перед нами пациент. Он может страдать от изменений настроения, которое ему неподвластно, или от полнейшего уныния, которое сковало его энергию. Он практически ни на что не может решиться или чрезвычайно смущается на людях.
Совершенно неожиданно он может ощутить, что исполнение привычной работы, которую он раньше выполнял профессионально, теперь вызывает у него большие трудности. Да и вообще ему с трудом дается любое серьезное решение, любое начинание.
Однажды он по неизвестной причине пережил ужасный припадок страха и с того времени уже не может самостоятельно переходить улицу или ездить по железной дороге без мучительных усилий над собой.
Возможно, ему вообще придется отказаться и от того, и от другого. Или, что особенно примечательно, его мысли начали действовать по собственному плану и не позволяют вмешиваться в этот план. Его постоянно преследуют некие побуждения, которые чужды ему, однако он не в состоянии отказаться от них.
Нечто навязывает ему чрезвычайно смехотворные задачи - например, посчитать число всех окон, выходящих на улицу. А если необходимо выполнить некоторые простые действия, например, бросить письмо в почтовый ящик или выключить газовую плиту, буквально через секунду он уже начинает сомневаться, действительно ли он выполнил это действие и приходится себя проверять.
Сначала все это вызывает у человека только досаду, однако постепенно такое состояние становится совершенно невыносимым. Человек обнаруживает, что уже не в состоянии отделаться от идеи, что ему просто необходимо толкнуть под колеса вагона ребенка, сбросить с моста в воду неизвестного человека, и ему весь день приходится спрашивать себя, не он ли тот самый убийца, которого разыскивает полиция как виновника совершенного преступления.
Разумеется, все это очевидная бессмыслица, абсурд, и человек сам прекрасно это понимает, он никому ни разу не сделал ничего плохого, однако ощущение вины от этого ничуть не меньше».

Или другого пациента, женщину: «Она пианистка, однако ее пальцы свело судорогой, и они отказываются ей подчиняться. Когда она хочет выйти на люди, у нее немедленно же проявляется совершенно естественная потребность, удовлетворение которой абсолютно несовместимо с пребыванием в приличном обществе. Так что, ей приходится отказываться от посещения вечеринок, концертов, балов, театров, других общественных мест.
Если же она все-таки выходит из дома, что происходит крайне редко, то на нее немедленно обрушиваются сильнейшие головные боли или же другие болезненные ощущения. Вполне вероятно, что любой прием пищи ей приходится заканчивать рвотой, а это при продолжительности данного явления может оказаться даже опасным для жизни.
И, наконец, остается только посочувствовать ей в том, что она не переносит даже самого маленького волнения, хотя таких волнений избежать просто невозможно. Все это приводит к тому, что она начинает впадать в бессознательные состояния, часто сопровождающиеся мышечными судорогами, которые напоминают эпилепсию, хотя она, ею, вероятнее всего, не страдает».

Или третий пациент, мужчина: «Что касается других пациентов, то они могут чувствовать некие отклонения в специфической области, где эмоциональная жизнь предъявляет особые требования к телу (иначе говоря, к физиологии). Если этим страдают мужчины, то часто они считают себя совершенно неспособными внешне проявить нежные чувства к противоположному полу.
При этом по отношению к не столь любимым объектам в их распоряжении, вероятно, весь арсенал необходимых для этого средств. Или же, может случиться и так, что их собственная чувственность начинает привязывать их к тем людям, которых они откровенно презирают и от которых явно желают избавиться.
Они оказываются в таких условиях, что реализация любого чувственного желания становится делом крайне неприятным. Если же наши пациенты женщины, то они по причине страха, отвращения или любых иных трудностей чувствуют себя неспособными следовать требованиям половой жизни; когда же они все-таки отдаются любви, то считают себя обманутыми в своих ожидаемых наслаждениях, которое природа, как они считают, дает им в качестве вознаграждения за уступчивость».

В конце концов, пациент узнает, что есть такие люди, которые специально занимаются лечением именно таких заболеваний, - психоаналитики». Посторонний, который незримо постоянно присутствует здесь с нами, выказывает признаки нетерпения, когда Фрейд рассказывает о проявлениях нервных заболеваний. Он стал очень внимательным, он заинтригован и говорит примерно следующее: "Итак, теперь мы узнаем, как поступит с пациентом, которому не смог помочь врач, психоаналитик".

Фрейд отвечает: «А ведь между психоаналитиком и пациентом не происходит ничего, кроме того, что они просто беседуют друг с другом. Психоаналитик в своей деятельности не применяет инструментов и не предписывает медикаменты. При малейшей возможности он разрешает пациенту находиться в его прежнем окружении, старается не вредить его обычным отношениям с другими людьми на протяжении всего аналитического лечения. Естественно, такой подход не является обязательным условием, и, более того, не может быть осуществлен во всех случаях. Психоаналитик уделяет пациенту определенное время, просит его высказаться, внимательно его выслушивает, после чего говорит сам, предварительно попросив пациента выслушать его». Теперь весь вид нашего Постороннего ясно демонстрирует определенное презрение. Как будто он подумал: "И больше ничего? Слова, слова, слова, как говорил принц Гамлет". Он, естественно, вспоминает издевательскую речь Мефистофеля о том, как ловко некоторые распоряжаются словами. Эта речь на памяти каждого настоящего немца. А еще он говорит: "Получается, что это всего лишь еще один вид колдовства. Вы разговариваете и таким образом устраняете страдания".

Фрейд: «Нет сомнения, что это было бы колдовством, если бы имело гораздо более быстрое действие. Быстрота, безусловно, характерна для колдовства; для него характерна, можно сказать, неожиданность успеха. Однако на психоаналитическое лечение уходят месяцы и даже годы; так что столь длительное "колдовство" теряет свой чудесный характер. Однако нам не хотелось бы с презрением относиться к слову. Это чрезвычайно мощный инструмент, это то средство, с помощью которого мы сообщаем друг другу о наших чувствах, это путь воздействия на других людей.
Вовремя сказанное слово поддержки может принести неизмеримое благо, а в других случаях и другое слово приносит ужасные страдания. Безусловно, первенство в сотворении мира остается за делом, слово появилось позже, и замена деятельности словом - это уже явление культурного прогресса. Однако первоначально слово все же было колдовством, магическим актом, и оно продолжает сохранять еще довольно многое из своей прежней силы».

Наш же Посторонний не унимается: "А теперь, допустим, что пациент подготовлен к пониманию психоаналитического лечения не лучше меня. Как вам удастся привести его к вере в волшебство слова, которое призвано избавить его от страданий?"

Фрейд: «Безусловно, пациента необходимо подготовить, а для этого имеется весьма простой путь. Психоаналитик просит его быть совершенно искренним, не укрывать намеренно ничего из того, что ему приходит в голову, а затем и вообще не считаться абсолютно ни с какими помехами, которые могут помешать высказыванию определенных мыслей или воспоминаний. Каждому известно, что у него имеется нечто такое, в чем он может сознаться только с неимоверным трудом, и даже нечто такое, что он вообще считает недопустимым кому-либо сообщать. Это "интимные дела".

Пациент также догадывается (а это уже большой прогресс в его психологическом самопознании), что у него есть и нечто иное, в чем он не хотел бы признаться даже самому себе и что он скрывает от самого себя, даже изгоняет из собственного сознания, если это нечто все-таки в нем всплывает. Вполне вероятно, в определенной ситуации пациент сам заметит, что у него появилась чрезвычайно примечательная психологическая проблема, которая заключается в том, что ему необходимо охранять собственную мысль от самого себя. Будто его так называемая "самость" уже не является чем-то единым, и будто в нем находится еще и нечто другое, что может быть противопоставлено этой "самости".

Пациент может усмотреть определенное противостояние между "самостью" и духовной жизнью в широком смысле этого понятия. Если теперь он принимает требования психоанализа и начинает говорить обо всем, то вскоре становится возможным и более непосредственное общение. Обмен мыслями происходит при таких необычных предпосылках, что он вполне может привести к самому неожиданному результату.

"Я прекрасно понимаю, - говорит наш Посторонний, - любой невроз имеет нечто, что угнетает пациента, содержит в себе некую тайну. Подталкивая пациента к ее раскрытию, вы освобождаете его от тяжкого гнета и излечиваете. Однако это - все тот же старый добрый принцип исповеди, который католическая церковь с незапамятных времен использует с целью сохранения господства над душами верующих".

Фрейд: «И здесь нам необходимо ответить: "И да, и нет". Похоже на то, что исповедь действительно является элементом психоанализа и в какой то мере - введением в него. Однако все это далеко от того, чтобы соответствовать истинной сути психоанализа, и совсем не годится для того, чтобы объяснить его действие. Во время исповеди кающийся грешник говорит то, что ему известно, а во время психоанализа невротик должен сказать гораздо больше. Нам ничего не известно также о том, чтобы исповедь когда-либо обладала силой, которая устраняет явные симптомы заболевания».

"Тогда мне вообще ничего не понятно, - звучит голос Постороннего. - Что же это такое: сказать больше, чем ему известно. Впрочем, вполне возможно, что вы, будучи психоаналитиком, оказываете на своего пациента более сильное влияние, чем исповедующий священник на исповедуемого грешника, так как вы гораздо более долго, интенсивно, не говоря уже об учете индивидуальности, занимаетесь пациентом.
Свое влияние вы используете для того, чтобы отвлечь пациента от болезненных мыслей и опасений. Было бы достаточно уже одного того, что на этом пути удается снимать такие физиологические проявления, как судороги, понос, рвота. Однако мне известно о том, что подобные воздействия имеют очень хорошие результаты при применении гипноза. Вполне возможно, благодаря и вашим усилиям. Вы оказываете сильное гипнотическое влияние на пациента, устанавливаете суггестивную связь с его личностью, даже если и сознательно не стремитесь к этому.
Что касается чудес вашей терапии, то все они не что иное, как следствие гипнотического внушения. Однако насколько мне известно, сама по себе гипнотическая терапия работает гораздо быстрее, чем ваш психоанализ, который, согласно вашему же утверждению, продолжается месяцы и годы".

Фрейд комментирует: «Так что наш Посторонний не настолько невежественен и беспомощен, как мы считали в самом начале. Нетрудно заметить, что он стремится понять психоанализ с помощью своих прежних знаний, присоединить его к чему-то такому, что ему уже известно. Сейчас перед нами стоит непростая задача объяснить Постороннему, что это ему не удастся, что психоанализ является методом sui generis (Sui generis (лат.) - образующий особый вид посредством самого себя.), чем-то своеобразным и новым, что возможно понять исключительно с помощью новых взглядов или, если так для вас будет лучше, новых гипотез. Однако, конечно, Посторонний заслуживает того, чтобы мы ответили на его последнее замечание».

Фрейд отвечает: «То, что было сказано об особом персональном влиянии психоаналитика, безусловно, достойно большого внимания. Это влияние на самом деле имеет место и играет большую роль. Однако оно не похоже на влияние при гипнотизме. Нам кажется, что мы сможем вам доказать, что ситуации здесь абсолютно разные. Вероятно, будет достаточно простого замечания, что мы не используем личное влияние в качестве "подталкивающего" момента для того, чтобы подавить симптомы страдания, что имеет место в случае гипнотического внушения. Далее, было бы ошибочным считать, что именно данный момент обязательно является носителем лечения.
Вероятно, это так только в самом начале; а позднее он выступает против наших психоаналитических намерений и заставляет нас прибегнуть к решительным контрмерам. Мне хотелось бы показать вам на одном примере, насколько далеко за пределами психотерапии, работающей с помощью переключения и внушения, находится психоаналитическая техника. В случае, если наш пациент страдает от чувства вины, будто он совершил тяжелое преступление, мы не советуем ему не обращать внимания на свои угрызения совести путем и не делаем акцент на его несомненной безвинности. Все это, хотя и безуспешно, он уже пытался; проделать и сам.
Что же касается нас, то мы пробуем разъяснить ему, что это мучающее его сильное и долговременное ощущение имеет в своей основе нечто реальное, и это нечто нам, вероятно, удастся обнаружить».

Фрейд о психоанализе
часть 2

"Я был бы чрезвычайно удивлен, - считает Посторонний, - если бы путем подобного объяснения вы избавили пациента от угрызений совести. Однако каковы ваши аналитические намерения, и чем вы в действительности занимаетесь с пациентом?"

Фрейд: «Если я хочу быть понятым вами до конца, то мне, наверное, необходимо представить ту часть психологического учения, которая вне психоаналитического круга пока неизвестна или недостаточно оценена по заслугам. Из предлагаемой вашему вниманию теории нетрудно вывести то, чего мы хотим от пациента и каким образом мы этого достигаем. Я представлю все в виде догмы, будто бы теория всегда была полностью завершенной научной системой.
Однако не следует считать, что как таковая она вдруг появилась сразу, наподобие некоей философской системы. Она разрабатывалась нами чрезвычайно медленно, мы долго бились за каждую ее частичку, постоянно улучшая нашу теорию, будучи в непрерывном контакте с реальностью, пока, в конце концов, наша теория не приобрела ту самую форму, в которой она, вероятно, вполне подходит для наших целей. Буквально несколько лет назад мне бы пришлось излагать данное учение совершенно иными словами.
Безусловно, я не могу ручаться за то, что и теперешняя форма выражения останется без изменений. Вам хорошо известно, что наука отнюдь не является откровением, ей с самого начала не присущ характер чего-то безошибочного, определенного, неизменного, чего так страстно желает человеческое мышление. Однако в том виде, в каком наше учение находится сейчас, оно является именно тем, что мы имеем.
Если принять во внимание, что наша наука чрезвычайно молода, что ей менее ста лет и что она, вероятно, занимается чрезвычайно трудным материалом, то вам удастся отнестись к моему сообщению с пониманием. Однако вы всегда, когда захотите, сможете меня прервать, если вы не успеваете следить за моей мыслью или захотите получить более подробные объяснения».

Посторонний: "Я бы хотел вас прервать еще до того, как вы начнете. Вы сказали, что изложите для меня новую психологию, но, как я полагаю, психология не может быть новой наукой. Существует достаточно большое количество различных видов психологии, много разных психологов, а в школе мне говорили о значительных достижениях в этой области".

Фрейд: «У меня и в мыслях не было все это оспаривать. Если же рассмотреть вопрос более серьезно, то окажется, что все достижения психологии относятся, скорее, к физиологии органов чувств. Что касается учения о душевной жизни, то оно не могло развиваться, так как его задерживала одна-единственная, однако весьма существенная ошибка. А каковы рамки этого учения сегодня, как оно преподносится в школе?
Учтем, что кроме ценных взглядов на физиологию органов чувств, сегодня мы имеем еще и классификацию и определения наших психических процессов, которые благодаря их повсеместному использованию и соответствующему отражению в языке стали общим достоянием всех образованных людей. Однако очевидно, что для понимания нашей душевной жизни этого недостаточно.
Разве вы не обратили внимания на то, что каждый историк, биограф, философ, писатель составляет свою собственную науку-психологию, выдвигает свои особые гипотезы о закономерностях и целях душевных актов, при этом, все это в определенной мере соответствует истине и одновременно настолько же ненадежно? Во всем этом отсутствует общая основа.
Поэтому оказывается, что в области психологии нет авторитетов. Здесь любой имеет возможность в соответствии со своими вкусами заниматься своеобразным "браконьерством". Если вы поднимете проблему физики или химии, то каждый, кто не обладает так называемыми "специальными знаниями", будет молчать. Однако если вы найдете в себе смелость на какое-либо утверждение в области психологии, то вам придется учитывать мнение и возражения каждого заинтересованного человека.
Возможно, в этой области вообще отсутствуют "специальные знания". Любой человек имеет свою душевную жизнь, и именно поэтому каждый из нас принимает себя за психолога. Но какие он имеет для этого основания?
Как-то рассказывали об одной женщине, которая хотела работать воспитательницей; у нее спросили, умеет ли она обращаться с маленькими детьми. "Естественно, - сразу же ответила она,- я ведь сама когда-то была маленьким ребенком"».

Посторонний: "Итак, невзирая на все эти обстоятельства, вы говорили об «общем фундаменте» душевной жизни, которого не замечают все психологи и который вы собираетесь открыть, наблюдая за пациентами?"

Фрейд: «Я не думаю, что эти обстоятельства делают наши данные ненужными. Любой объект изучения невозможно познать, если не исследовать его аномалий. Эмбриология, например, не достигла бы теперешнего признания, если бы не смогла объяснить природу возникновения врожденных уродств. Я нередко наблюдал людей, чьи мысли идут своим собственным путем, они напряженно размышляют о проблемах, которые им абсолютно безразличны.
Разве обычная, школьная психология дает хоть какое-нибудь объяснение этой аномалии? Заметим, по ночам у каждого из нас мышление идет своим собственным путем и создает такие образы, которые мы впоследствии не понимаем, которые нам несвойственны и внушают вполне оправданные опасения, так как напоминают болезненный бред. Я говорю о сновидениях.
Простой народ всегда искренне верил, что сновидения имеют некий смысл, некую ценность, определенно что-то значат. Именно этот смысл сновидений традиционная психология не в состоянии разгадать и не разгадает никогда. Со сновидениями она ровным счетом ничего не может сделать. Когда она пытается хоть как-то объяснить их, то все эти объяснения оказываются весьма далеки от психологии, все сводится, например, к объяснению сновидений наличием раздражения определенных органов чувств, различной глубиной сна отдельных частей головного мозга и так далее.
Однако мы можем сказать, что психология, которая не в состоянии объяснить сновидение, совершенно не имеет никакой пользы для понимания нормальной душевной жизни и отнюдь не может даже претендовать на звание науки».

Посторонний: "Вы становитесь агрессивным. Вероятно, вы коснулись болезненного места. Я, естественно слышал, что в психоанализе сновидениям придается большое значение, их толкуют, с их помощью выходят на реальные события, ставшие причиной тех или иных отклонений и тому подобное.
Однако также известно и то, что сами психоаналитики не могут справиться с разногласиями в толковании сновидений. Если так оно и есть на самом деле, то не следует преувеличивать преимущества психоанализа".

Фрейд: «Вот тут вы, на самом деле, во многом правы. Безусловно, как для теории, так и для практики психоанализа толкование сновидений приобрело большое значение. И когда я думаю о той неразберихе, которую некоторые психоаналитики устроили с толкованием сновидений, то мне довольно легко пасть духом и признать правоту известного пессимистического изречения нашего великого сатирика Нестроя: "Любой прогресс в своем развитии всегда велик лишь наполовину от того, каким он представлялся сначала!" Однако разве вам неизвестно, что люди запутывают и искажают буквально все, с чем имеют дело?
Если быть осторожным и самодисциплинированным, то большинства ошибок при толковании сновидений можно избежать. Однако не кажется ли вам, что я никогда не дойду до сути, если мы постоянно будем отклоняться от темы?»

Фрейд о психоанализе
часть 3

Посторонний: "Вы собирались рассказать о фундаментальных предпосылках новой психологии, если я правильно понял?"

Фрейд: «Мне не хотелось бы начинать подобным образом. Я расскажу сначала о наших предположениях, касающихся структуры психического аппарата».

Посторонний: "Я бы хотел уточнить, что вы называете психическим аппаратом, и из чего он строится?"

Фрейд: «Что такое психический аппарат, вам скоро станет понятно. А вот из какого материала он создан, я бы попросил не спрашивать. Психологического интереса это не представляет, и для психологии этот вопрос является столь же несущественным, как для оптики вопрос о том, из какого материала делать стенки телескопа - из металла или плотной бумаги. Материальную точку зрения мы вообще не трогаем, однако на пространственную внимание обращаем.
Давайте представим перед собой неизвестный аппарат, предназначенный для психического функционирования, причем именно в качестве инструмента, который состоит из нескольких частей - мы называем их инстанциями; каждая из них имеет свою особую функцию и в пространстве располагается относительно друг друга определенным образом, то есть пространственные отношения "впереди" и "позади", "поверхностно" и "глубоко" имеют для нас смысл, прежде всего, только в случае изображения закономерной последовательности функций. Я понятно объясняю?»

Посторонний: "Не очень, но, вероятно, позднее мне удастся это понять, однако в любом случае это некая особая анатомия души, которую естествоиспытатели вообще не рассматривают".

Фрейд: «Думаю, это обычное вспомогательное представление, каких много в науке. Самые первые среди таких представлений всегда были довольно нестройными. В таких случаях можно сказать: "Open to revision" (Open to revision (англ.) - открыто для пересмотра.). Ценность вспомогательного представления, которое философ Ханс Вайхингер назвал бы это "фикцией", зависит от того, чего посредством него можно достигнуть.

Но я продолжу. Мы твердо стоим на почве житейской мудрости и признаем в людях некую особую психическую структуру, которая, с одной стороны, связана с реакцией на раздражение органов чувств и восприятием физиологических потребностей, а с другой стороны, является посредником между ними. Эту подструктуру мы называем "Я". В этом уже нет ничего нового, все мы допускаем подобную гипотезу, если только человек не является философом, а некоторые принимают эту гипотезу даже являясь философами.
Однако мы не считаем, что такое описание психического аппарата является полным. Кроме "Я", нам удалось хорошо изучить еще одну психическую область, которая гораздо более обширна, грандиозна и темна, чем "Я", и которую мы называем "Оно". Прежде всего нас интересует отношение между этими двумя инстанциями.

Вероятно, вы будете недовольны тем, что для обозначения этих двух наших психических инстанций или областей нами были избраны простые местоимения, вместо того чтобы дать им полнозвучные имена, взятые из древнегреческого. Однако мы, психоаналитики, предпочитаем иметь контакт с общедоступным образом мыслей и используем привычные понятия вместо того, чтобы отбрасывать их. И в этом нет никакой нашей заслуги, нам необходимо действовать именно так, потому что наши пациенты, которые весьма часто умны, однако не всегда образованны, должны понимать наше учение.
Безличное "Оно" непосредственно примыкает к определенным способам восприятия мира нормальными людьми. "Оно было мною осознано, - говорят иногда, - оно было чем-то во мне, что в это мгновенье было сильнее меня": "C’etait plus fort que moi" (C""etait plus fort que moi (фр.) - это было сильнее меня.).

В психологии нам удается описывать отношения только при помощи сравнений. И в этом нет ничего особенного, подобное встречается и в иных научных областях. Однако нам также необходимо производить замену этих сравнений, ведь ни одно из них не является постоянным. Таким образом, когда я проясняю для вас отношение между "Я" и "Оно", то прошу представить "Я" в виде фасада "Оно", в виде его переднего плана, и одновременно в виде его внешнего, коркового слоя. Давайте остановимся именно на последнем сравнении. Нам известно, что корковый слой имеет свои особые качества, из-за влияния окружающей среды, к которой он примыкает.
Получается, что мы представляем "Я" в виде появившегося под воздействием внешнего мира (иными словами, реальности) и изменившегося слоя психического аппарата, слоя инстанции "Оно". Вы видите, насколько серьезно мы занимаемся в психоанализе пространственными представлениями. Область "Я" действительно является для нас поверхностной. "Оно" является областью более глубокой. Область "Я" лежит между реальностью и "Оно" - явлением исключительно психическим».

Посторонний: "У меня совершенно нет желания спрашивать вас, как подтвердить все это. Однако скажите, прежде всего, зачем вам понадобилось это разделение на «Я» и «Оно», что подталкивает вас к этому?"

Фрейд: «Ваш вопрос подсказывает мне, как правильно продолжить мое изложение. Чрезвычайно важно знать, что в некоторых точках "Я" и "Оно" чрезвычайно сильно отклоняются друг от друга. Для "Оно" и "Я" действуют совершенно разные правила протекания психических процессов. "Я" преследует собственные цели и использует собственные средства. Об этом можно было бы сказать чрезвычайно много, однако не лучше ли привести для иллюстрации всего одно новое сравнение и один пример? Подумайте о том, какое различие проявляется во время войны между фронтом и тылом. Нет ничего удивительного, что на фронте многое идет иначе, чем в тылу, и что в тылу позволяется многое из того, что должно быть напрочь запрещено на фронте. При этом определяющее значение, безусловно, имеет близость врага.
Что касается душевной жизни, то для нее этим врагом является близость внешнего мира. "Снаружи", "чужой", "вражеский" - когда-то эти понятия были идентичными. А теперь приведем такой пример: в "Оно" не существует никаких конфликтов; противоречия, противоположности в обусловленном порядке находятся невдалеке друг от друга и в дополнение к этому их нередко сближают некоторые компромиссные образования. А вот "Я" в таких случаях переживает конфликт, который непременно должен разрешиться, и решение состоит в следующем: от одного стремления человек отказывается в пользу другого.
Область "Я" является такой организацией, которая весьма заметно выделяется своим стремлением к единению, к синтезу. Однако подобный характер совсем не присущ "Оно", оно, можно сказать, бессвязно, и его отдельные устремления преследуют собственные цели абсолютно независимо и без учета целей других устремлений».

Посторонний: "Если реально существует столь важный психический тыл, то как объяснить, что он не замечался вплоть до появления психоанализа?"

Фрейд: «А вот здесь мы возвращаемся к одному из ваших предыдущих вопросов. Психология закрыла себе доступ к сфере "Оно", поскольку придерживалась простой предпосылки, что все психические акты нами осознаны, что осознанность является отличительным признаком всего психического, и что даже если неосознанные процессы в нашем мозгу действительно существуют, то они не относятся к психическим актам и совершенно не касаются психологии.
Расхожее мнение: "Это и так понятно". Действительно, психологи во многих случаях из этого исходят, однако чрезвычайно просто показать, что такая позиция неверна. Даже самое простое самонаблюдение приводит к выводу, что имеют место ассоциации, которые без определенных предпосылок не могли появиться. Однако об этих самых ранних ступеньках мышления, которые на самом деле тоже должны иметь психическую природу, психологи не знают ничего, полагая, что в сознании появляется уже готовый результат. Иногда психологам удается осознать эти предварительные мыслительные процессы путем их реконструкции уже задним числом. "Скорее всего, имело место обычное отвлечение внимания, - говорят они, - если эти подготовительные работы не были замечены".
Довольно неплохое оправдание! Однако как не заметить тот факт, что параллельно с обычным сознанием мы наблюдаем проявления, имеющие психическую природу, нередко чрезвычайно усложненные, о которых сознание никоим образом не догадывается, и о них психологам ничего не известно. Однако к чему этот спор? Мы можем призвать на помощь гипнотические эксперименты, которые весьма убедительно демонстрируют существование не осознаваемых мыслей, каждому, - демонстрируют, каждому кто не против поучиться».

Посторонний: "У меня нет желания отрицать это, однако я считаю, что, наконец-то, понял вас. То, что вы называете «Я», на самом деле является сознанием, а ваше «Оно» - это так называемое подсознание, о котором сейчас так много говорится. Однако с какой целью был организован весь этот маскарад с новыми названиями старых явлений?"

Фрейд: «Но ведь это совсем не маскарад. Прежние названия, которые вы пытаетесь вернуть, здесь не подходят. И не надо даже пробовать навязать мне вместо науки литературу. Если кто-то начинает говорить о подсознании, то я не уверен, рассматривает ли он подсознание с пространственной точки зрения, как нечто, что находится в душе ниже сознания, или с точки зрения качественной, как иное сознание, и при этом как нечто мистическое. Вероятно, этот человек и сам ясно не представляет этого. При этом единственно допустимой здесь парой противоположностей является "сознательное и бессознательное". Однако уверенность в том, что эта пара совпадает с разделением на "Я" и "Оно", чревата тяжелыми последствиями. Естественно, было бы чудесно, если бы все на самом деле оказалось так просто.
В этом случае овладеть нашей теорией было бы легко, однако не все так просто. Верно лишь то, что любые процессы, которые имеют место в "Оно", были и остаются процессами бессознательными и что только процессы в "Я" могут осознаваться, и никакие больше. Но они не все являются такими, они не являются такими всегда и безусловно, и, вообще, довольно крупные части "Я" могут оставаться бессознательными длительное время.
Осознание психических процессов - дело чрезвычайно сложное. Не могу отказать себе в том, чтобы не продемонстрировать (пускай и довольно догматически), как эта проблема рассматривается нами. Вспомните, что "Я" является внешним, периферическим слоем "Оно". С нашей точки зрения на внешней поверхности этого самого "Я" расположена особая, непосредственно обращенная к внешнему миру область, система, орган - назовите это как захотите, - и только посредством раздражения этой области и появляется феномен, который мы называем сознанием. Данный орган может одинаково хорошо возбуждаться извне, иначе говоря, воспринимая стимулы из внешнего мира с помощью органов чувств, и изнутри, где поначалу принимает во внимание ощущения в "Оно", а потом и процессы, протекающие в "Я"».

Фрейд о психоанализе
часть 4

Посторонний: "Но все это, чем дальше, становится все менее понятным и даже начинает ускользать от моего понимания. Вы пригласили меня к дискуссии по вопросу, могут ли дилетанты, не являющиеся врачами, браться за психоаналитическое лечение. И поэтому к чему все эти споры о рискованных неясных теориях, в правоте которых вам так и не удалось убедить меня?"

Фрейд: «Мне прекрасно известно, что убедить вас я не могу. Это не представляется возможным, и поэтому даже не входит в мои планы. Когда мы преподаем нашим ученикам теоретические предметы психоанализа, то видим, насколько слабое впечатление оказывает на них теория. Психоаналитическое учение принимается ими с такой же холодностью, как и другие абстракции, которые они познали до этого. Вероятно, некоторые из учащихся действительно желали убедиться в правоте теории, однако поначалу нет никаких признаков, подтверждающих, что это непременно произойдет. Потому мы добиваемся того, чтобы каждый желающий заниматься психоанализом с другими людьми, предварительно был сам подвергнут психоанализу.
И только в ходе такого "самоанализа" , когда человек на собственном теле, или, правильнее будет сказать, на собственной душе, на самом деле переживает процессы, обнаруженные психоанализом, он приобретает убеждения, которые позднее будет использовать в качестве руководства, уже будучи психоаналитиком. Поэтому как же я могу ожидать, что вы, человек посторонний, примете наши теории, если я могу предоставить вам только неполное, сокращенное, и именно поэтому неясное изображение учения, которое совершенно не подтверждается вашим собственным опытом?
А поступаю я так вот по какому поводу. Я вообще не ставлю вопроса о том, является ли психоанализ правильным учением или же, наоборот, выдвигаемые им гипотезы - грубейшее заблуждение. Я разворачиваю перед вами нашу теорию только потому, что именно таким способом я лучше всего могу объяснить совокупность идей психоанализа, то, какие предпосылки лежат в основе работы с каждым конкретным пациентом, и чем вообще психоанализ занимается со своими пациентами.
Таким образом будет внесена определенная ясность в проблему дилетантского психоанализа. Впрочем, вам абсолютно незачем волноваться: если вы в течение такого долгого времени следовали за мной, то уже наверняка преодолели все страхи, и последующее повествование наверняка будет воспринято вами легче. А теперь разрешите мне немного отдохнуть".

Фрейд о психоанализе
часть 5

Посторонний: "Мне кажется, что у вас есть желание рассказать мне, каким образом теория психоанализа рассматривает возникновение нервных страданий".

Фрейд: «Действительно, я попробую сделать это. Однако для этой цели нам необходимо исследовать наше "Я" и наше "Оно" с новой, так называемой динамической точки зрения, то есть учитывая силы, которые действуют как внутри них, так и между ними. До этого мы довольствовались только описанием психического аппарата».

Посторонний: "Но только при условии, что и это тоже не будет непонятным для меня!"
Фрейд: «Я считаю, что очень скоро вы довольно легко сориентируетесь. Итак, с нашей точки зрения, силы, побуждающие психический аппарат к деятельности, берут свое начало в органах тела как проявление основных физиологических потребностей. Вспомните известные слова нашего поэта-философа: любовь и голод. Впрочем, это вполне респектабельная пара сил! Физиологические потребности, поскольку они являются стимулами для психической деятельности, мы называем влечениями. Теперь эти влечения заполняют "Оно"; вся энергия скапливается в "Оно", можно даже сказать, она им производится.
Силы, находящиеся в "Я", тоже иного происхождения не имеют, а свое начало берут во влечениях "Оно". Чего влечения требуют? Им необходимо удовлетворение, иначе говоря - создание таких ситуаций, в которых физиологические потребности временно исчезают. Наш орган сознания переживает снижение напряжения потребностей как удовольствие, а мгновением позже его повышение уже переживается как неудовольствие. Благодаря этим колебаниям возникает целый ряд ощущений удовольствия или неудовольствия, на основе которых координирует свою деятельность весь психический аппарат. Поэтому мы можем говорить о "господстве принципа удовольствия".

Когда притязания влечений "Оно" не находят удовлетворения, немедленно дают о себе знать невыносимые состояния. Опыт неоднозначно показывает, что ситуации удовлетворения реализуются исключительно с помощью внешнего мира. Именно здесь и начинает функционировать та часть "Оно", которая обращена к внешнему миру, а именно область "Я". Представим, что вся движущая сила, которая приводит в движение некое транспортное средство, берет начало из "Оно". При этом "Я" принимает на себя управление, а если управление отсутствует, то цель, естественно, достигнута не будет.
Влечения в "Оно" требуют незамедлительного, бескомпромиссного удовлетворения, и благодаря этому достигают или всего, или ничего, даже испытывая ощутимый урон. Задача "Я" в этой ситуации - защита от любой неудачи, посредничество между притязаниями "Оно" и возражениями реального мира. При этом деятельность "Я" развивается в двух направлениях. При помощи органов чувств и системы сознания, с одной стороны, "Я" ведет наблюдение за внешним миром, чтобы уловить благоприятный момент для безопасного удовлетворения, а с другой стороны, "Я" оказывает влияние на "Оно", сдерживая его "страсти", принуждая влечения не торопиться с удовлетворением желаний и даже, при необходимости, изменять их или совсем от них отказаться за определенную компенсацию. Таким сдерживанием побуждений "Я" заменяет ранее единственно решающий принцип удовольствия так называемым принципом реальности, который пусть даже и имеет абсолютно те же конечные цели, однако одновременно принимает во внимание условия, которые ставит реальный внешний мир.
Позже "Я" приходит к пониманию того, что кроме уже указанного нами приспособления к внешнему миру есть еще один путь, который почти стопроцентно гарантирует удовлетворение. Этот путь - вторжение во внешний мир, изменение его, создание в нем таких условий, при которых может наступить удовлетворение. Такая деятельность становится высшим достижением "Я". Настоящий кладезь житейской мудрости - в знании того, когда целесообразно усмирить свои страсти и преклониться перед реальностью или, наоборот, стать на сторону этих самых страстей и сопротивляться внешнему миру. Сегодня в психоанализе это явление принято называть самопластической и аллопластической адаптацией - в зависимости от того, происходит ли этот процесс путем изменения собственной психической организации или изменением внешнего (в том числе и социального) мира».

Посторонний: "Ну и что получается? «Оно» позволяет «Я» добиваться такого господства над ним, несмотря на то, если я не ошибся, слушая ваше объяснение, что «Оно» сильнее?"

Фрейд: «Действительно, так оно и происходит, когда "Я" сформировано полностью, проявляет активность, имеет доступ ко всем частям "Оно" и в силу всего этого воздействует на него. Естественно, между "Я" и "Оно" нет никакой естественной вражды, они составляют одно целое, а в случае полного здоровья практически неотделимы друг от друга».

Посторонний: "Все это приятно для нашего уха, однако я не вижу, как этот идеальный союз согласуется с феноменами заболеваний".

Фрейд: «Замечание имеет смысл. Когда "Я" и его отношения к "Оно" полностью соответствуют идеальным требованиям, не будет и никакого нервного заболевания. Возникновение болезни весьма неожиданно, хотя для знатока общей патологии здесь нет большого сюрприза, и он найдет убедительное подтверждение тому, что именно самые явные проявлений тенденций к развитию и укреплению различия несут в себе зачатки заболевания, приводят к выходу определенной функции из строя».

Попытки организовать работу с детьми с позиции традиционного психоанализа натолкнулись на реальные трудности: у детей не выражен интерес к исследованию своего прошлого, отсутствует инициатива обращения к психоаналитику, а уровень вербального развития недостаточен для оформлений своих переживаний в словах. Сперва психоаналитиков использовали как материал для интерпретации(объяснения) наблюдения и сообщения родителей. Чуть позже были разработаны методы психоанализа, направленные именно на детей. Последователи З.Фрейда Анна Фрейд и М. Кляйн создали собственные варианты детской психотерапии. А.Фрейд придерживалась традиционной для психоанализа позиции о конфликте ребенка с полным противоречий социальном мире. Она подчеркивала, что для понимания трудностей поведения психологу необходимо стремиться проникнуть не только в бессознательные слои психики ребенка, но и получить максимально развернутое знание обо всех трех составляющих (я, оно, сверх- Я), об отношениях с внешним миром, о механизмах психологической защиты и их роли в развитии личности. А.Фрейд придерживалась традиционной для психоанализа позиции о конфликте ребенка с полным противоречий социальном мире. Она подчеркивала, что для понимания трудностей поведения психологу необходимо стремиться проникнуть не только в бессознательные слои психики ребенка, но и получить максимально развернутое знание обо всех трех составляющих (я, оно, сверх- Я), об отношениях с внешним миром, о механизмах психологической защиты и их роли в развитии личности. А. Фрейд придавала важное значение детской игре, полагая, что, увлекшись игрой, ребенок заинтересуется и интерпретациями, предложенными ему аналитиком относительно защитных механизмов и бессознательных эмоций, скрывающихся за ними. Психоаналитик, по мнению А. Фрейд, для успеха в детской терапии обязательно должен иметь авторитет у ребенка. Особое значение имеет характер общения ребенка со взрослым. Главное эмоциональное общение. При организации исследовательской и коррекционной работы с трудными детьми

(агрессивными, тревожными) основные усилия должны быть направлены на формирование привязанности, развитие либидо, а не на прямое преодоление негативных реакций.;Англ. психоаналитик М. Кляйн (1882-1960) разработала свой подход к организации психоанализа в раннем возрасте.

Основное внимание уделялось спонтанной игровой активности ребенка. М. Кляйн, в отличие от А. Фрейд, настаивала на возможности прямого доступа к содержанию детского бессознательного.Она считала, что действие более свойственно ребенку, чем речь; этапы игры - это аналоги ассоциативной продукции взрослого. Психоанализ с детьми, по Кляйн, строился преимущественно в спонтанной детской игре, проявиться которой помогали специальнсозданные условия.Её игра с множеством игрушек. В игре могут проявиться разнообразные эмоциональные состояния: чувство фрустрации и отверженности, ревность к членам семьи и сопутствующая агрессивность, чувство любви или ненависти к новорожденному, удовольствие играть с приятелем, противостояние родителям, чувство тревоги, вины и стремление исправить положение. Итак, проникновение в глубины бессознательного, по мнению

М. Кляйн, возможно с использованием игровой техники, через анализ тревожности и защитных механизмов ребенка. Регулярное высказывание ребенку-пациенту интерпретаций его поведения помогает ему справиться с возникающими трудностями и конфликтами.

Некоторые психологи считают, что игра целебна сама по себе.

Так, Д.В. Винникот подчеркивает созидательную силу именно свободной игры в сравнении с игрой по правилам Познание детской психики с помощью психоанализа и игровой техники расширило представления об эмоциональной жизни маленьких

детей, углубило понимание самых ранних стадий развития и их долговременного вклада в нормальное или патологическое развитие

психики во взрослые периоды жизни.

Основы психоаналитического подхода к пониманию развития психики в онтогенезе заложены 3. Фрейдом (1856-1939)1. Психическое развитие в психоанализе отождествляется с процессом усложнения сферы влечений, мотивов и чувств, с развитием личности, с усложнением ее структур и функций. Фрейд выделял три уровня психики человека (по критерию принципиальной возможности осознания психических процессов) - сознание, предсознание и бессознательное. В центре его научных интересов был бессознательный уровень психики - вместилище инстинктивных потребностей организма, влечений, в первую очередь сексуальных и агрессивных. Именно бессознательное изначально противостоит обществу. Фрейд рассматривал развитие личности как адаптацию (приспособление) индивида к внешнему социальному миру, чуждому ему, но совершенно необходимому. Личность человека, по Фрейду, включает в себя три структурных компонента - Оно, Я и Сверх-Я, которые возникают неодновременно. Оно (Ид) - примитивное ядро личности; оно имеет врожденный характер, находится в бессознательном и подчиняется принципу удовольствия. Ид содержит врожденные импульсивные влечения (инстинкт жизни Эрос и инстинкт смерти Танатос) и составляет энергетическую основу психического развития.

Я (Эго) - рациональная и в принципе осознаваемая часть личности. Она возникает по мере биологического созревания между 12 и 36 месяцами жизни и руководствуется принципом реальности. Задача Эго - объяснить происходящее и построить поведение

человека так, чтобы его инстинктивные требования были удовлетворены, а ограничения общества и сознания не были бы нарушены. При содействии Эго конфликт между индивидом и социумом в течение жизни должен ослабевать. Сверх-Я (Супер-Эго) как структурная составляющая личности формируется последней, между 3 и 6 годами жизни.

Супер-Эго представляет собой совесть, эго-идеал и строго контролирует соблюдение норм, принятых в данном обществе. Тенденции со стороны Ид и Супер-Эго, как правило, имеют конфликтный характер, что порождает тревогу, нервозность, напряженность индивида. В ответ Эго создает и использует ряд защитных механизмов, таких, как вытеснение, рационализация, сублимация, проекция, регрессия и др. Однако пока Эго ребенка еще слабо, не все конфликты могут быть разрешены. Переживания становятся длительными, «фиксируются», образуя определенный тип характера, т.е. фундамент личности закладывается переживаниями раннего детства. Необходимо отметить, однако, что Фрейд не изучал детскую психику специально, а пришел к формулированию основных положений своей теории развития личности, анализируя невротические нарушения взрослых пациентов. Подходы к пониманию детской сексуальности изложены Фрейдом еще в начале XX в. в «Трех очерках по теории сексуальности» (1905). Он исходил из идеи, что человек рождается с неким количеством сексуальной энергии (либидо), которая в строго определенной последовательности перемещается по разным областям тела (рот, анус, гениталии). Фрейд наметил порядок развертывания психосексуальных стадий по мере созревания организма (биологический фактор развития) и считал, что стадии универсальны и присущи всем людям, независимо от их культурного уровня. Периодизацию возрастного развития 3. Фрейда называют психосексуальной теорией личности, поскольку центральная линия его теории связана с сексуальным инстинктом, понимаемым широко как получение удовольствия. Названия стадий личностного развития (оральная, анальная, фаллическая, генитальная) указывают на основную телесную (эрогенную) зону, с которой связано ощущение удовольствия в этом возрасте.

Стадии - это своего рода ступени на пути развития, и существует опасность «застрять» на той или иной стадии, и тогда компоненты детской сексуальности могут стать предпосылками невротических симптомов последующей жизни.

1. Оральная стадия продолжается от рождения до 18 месяцев. Главный источник удовольствия на начальной стадии психосексуального развития соединяется с удовлетворением основной органической потребности и включает действия, связанные с кормлением грудью: сосание, кусание и глотание. На оральной стадии складываются установки в отношении других людей - установки зависимости, опоры или независимости, доверия. Мать пробуждает в ребенке сексуальное влечение, учит его любить. Именно оптимальная степень удовлетворения (стимуляции) в оральной зоне (грудного вскармливания, сосания) закладывает основы здоровой самостоятельной взрослой личности. Крайности материнского отношения в первые шесть месяцев жизни (чрезмерная или, напротив, недостаточная стимуляция) искажают личностное развитие, происходит фиксация оральной пассивности. Это означает, что взрослый человек будет использовать в качестве способов адаптации к окружающему миру демонстрации беспомощности, доверчивости, будет нуждаться в постоянном одобрении своих действий со стороны. Слишком много родительской нежности ускоряет половую зрелость и делает ребенка «избалованным», зависимым. Во второй половине первого года жизни, с прорезыванием зубов, когда акцент смещается на действия кусания и жевания, наступает орально-садистическая фаза оральной стадии. Фиксация на орально - садистической фазе приводит к таким чертам взрослой личности, как любовь к спорам, цинично-потребительское отношение к другим, пессимизм. Область рта, по мнению Фрейда, остается важной эрогенной зоной в течение всей жизни человека. Привязанность либидо к оральной зоне иногда сохраняется и у взрослого и дает о себе знать остаточным оральным поведением - обжорством, курением, грызением ногтей, жеванием резинки и т.п.

2. Анальная стадия развития личности, связанная с возникновением Эго, приходится на возраст от 1 -1,5 до 3 лет. Анальная эротика связана, по Фрейду, с приятными ощущениями от работы кишечника, от выделительных функций, с интересом к собственным фекалиям. На этой стадии родители начинают приучать ребенка пользоваться туалетом, впервые предъявляя ему требование отказаться от инстинктивного удовольствия. Способ приучения к туалету, практикуемый родителями, определяет будущие формы самоконтроля и саморегуляции ребенка.

Правильный воспитательный подход опирается на внимание к состоянию ребенка, на поощрение детей к регулярному опорожнению кишечника. Эмоциональная поддержка опрятности как проявления самоконтроля имеет, по Фрейду, долговременный позитивный эффект в становлении аккуратности, личностного здоровья и даже гибкости мышления.

При неблагоприятном варианте развития родители ведут себя чрезмерно строго и требовательно, добиваются опрятности как можно раньше, ориентируясь в основном на формальные режимные моменты. В ответ на эти неадекватные требования у детей возникают своего рода протестные тенденции в виде «удерживания» (запоров) или, напротив, «выталкивания». Эти фиксированные реакции, распространившись позже на другие виды поведения, приводят к складыванию своеобразного типа личности: анально-удерживающего (упрямого, скупого, методичного) или анально-выталкивающего (беспокойного, импульсивного, склонного к разрушению).

3. Фаллическая стадия (3-6 лет) - стадия психосексуального развития с участием уже собственно генитальной зоны. На фаллической стадии психосексуального развития ребенок часто рассматривает и исследует свои половые органы, проявляет интерес к вопросам, связанным с появлением детей и половыми отношениями. Именно в этот возрастной период в индивидуальном развитии каждого человека возрождается некий исторический конфликт - комплекс Эдипа. У мальчика обнаруживается желание «обладать» матерью и устранить отца. Вступая в бессознательное соперничество с отцом, мальчик испытывает страх предполагаемого жестокого наказания с его стороны, страх кастрации, в трактовке Фрейда. Амбивалентные чувства ребенка (любовь/ненависть к отцу), которые сопровождают Эдипов комплекс, преодолеваются между пятью и семью годами. Мальчик подавляет (вытесняет из сознания) свои сексуальные желания в отношении матери. Идентификация себя с отцом (подражание интонациям, высказываниям, поступкам, заимствование норм, правил, установок) способствует возникновению Супер-Эго, или совести, последнего компонента структуры личности.

У девочек Фрейд подразумевает аналогичный доминирующий комплекс - комплекс Электры. Разрешение комплекса Электры также происходит путем идентификации себя с родителем своего пола - матерью и подавления тяготения к отцу. Девочка, увеличивая сходство с матерью, получает символический «доступ» к своему отцу.

4. Латентная стадия - сексуальное затишье, от 6-7 лет до 12 лет, до начала подросткового возраста. Запас энергии направляется на несексуальные цели и занятия - учебу, спорт, познание, дружбу со сверстниками, в основном своего пола. Фрейд особо подчеркивал значение этого перерыва в сексуальном становлении человека как условия для развития высшей человеческой культуры.

5. Генитальная стадия (12 - 18 лет) - стадия, обусловленная биологическим созреванием в пубертатный период и завершающая психосексуальное развитие. Происходит прилив сексуальных и агрессивных побуждений, комплекс Эдипа возрождается на новом уровне. Аутоэротизм исчезает, ему на смену приходит интерес к другому сексуальному объекту, партнеру противоположного пола. В норме в юности происходит поиск места в обществе, выбор брачного партнера, создание семьи. Одна из самых значительных задач этой стадии - освобождение от авторитета родителей, от привязанности к ним, что обеспечивает нужную для культурного процесса противоположность старого и нового поколений.

Гениталъный характер - это идеальный тип личности с психоаналитической позиции, уровень зрелости личности. Необходимое качество генитального характера - способность к гетеросексуальной любви без чувства вины или конфликтных переживаний. Зрелая личность характеризуется Фрейдом гораздо более широко: она многогранна, и ей присущи активность в решении жизненных проблем и способность прикладывать усилия, умение трудиться, умение откладывать удовлетворение, ответственность в социальных и сексуальных отношениях и забота о других людях. Таким образом, детство интересовало 3. Фрейда как период, который преформирует взрослую личность. Фрейд был убежден, что все самое существенное в развитии личности происходит до пятилетнего возраста, а позже человек уже только «функционирует», пытается изжить ранние конфликты, поэтому каких-либо особых стадий взрослости он не выделял. При этом само детство отдельного индивида преформировано событиями из истории развития человеческого рода (эта линия представлена возрождением Эдипова комплекса, аналогией оральной стадии в развитии личности и каннибальской стадии в истории человеческого сообщества и т.п.). Самые значимые факторы становления личности в классическом психоанализе - это биологическое созревание и способы общения с родителями. Неудачи приспособления к требованиям среды в раннем детстве, травматические переживания в детские годы и фиксация либидо предопределяют глубокие конфликты и болезни в будущем.

Таблица 7

Психоанализ 3. Фрейда

Основной предмет Развитие личности

Исследования

Методы

исследования Анализ клинических случаев, метод свободных ассоциа-

ций, анализ сновидений, оговорок и т.д.

Основные понятия Уровни психики (сознание, предсознание, бессознательное), структура личности (Ид, Эго, Супер-Эго), психологическая защита, сексуальная энергия (либидо), сексуальный инстинкт, инстинкт жизни, инстинкт смерти, стадии психосексуального развития, эрогенные зоны, принцип удовольствия, принцип реальности, Эдипов комплекс, комплекс Электры, идентификация, конфликт, остаточное поведение, фиксация, генитальный характер.

Основные идеи Изначальный антагонизм ребенка и внешнего мира, развитие личности как адаптация индивида к социальному миру. Развитие личности = психосексуальное развитие. Развитие личности наиболее интенсивно в первые 5 лет жизни, завершается с окончанием полового созревания. Стадии развития личности в неизменной, заданной биологическим созреванием последовательности: оральная, анальная, фаллическая, латентная, генитальная.

Факторы развития Внутренний (биологическое созревание, преобразования количества и направленности сексуальной энергии) и внешний (социальный, влияние общения с родителями).

Ценное Динамическая концепция развития, показано единство душевной жизни человека, значимость детства, важность и долговременность родительского влияния. Идея чуткого внимания по отношению к внутреннему миру ребенка

Направления

Критики - Мифологичность

Отсутствие строгих формализованных методов исследования, статистических данных

Трудность проверки

Пессимистический взгляд на возможности развития за пределами подросткового возраста.

Ценность психоаналитической концепции в том, что это динамическая концепция развития, в ней показана сложная гамма переживаний, единство душевной жизни человека, ее несводимость к отдельным функциям и элементам. Хотя эти представления в большой степени мифологичны, тем не менее, они обнаруживают значимость детства, важность и долговременностъ родительского влияния. Общение с родителями в ранние годы, их влияние на способы решения типичных возрастных противоречий, конфликты и срывы адаптации сказываются впоследствии, проявляются характерными проблемами уже у взрослого человека. Психоаналитики настаивали на том, что негативный детский опыт приводит к инфантилизму, эгоцентричности, повышенной агрессивности личности и такой взрослый будет испытывать значительные трудности с собственным ребенком, в реализации родительской роли. Важнейшей стороной психоаналитического подхода можно считать идею чуткого внимания к ребенку, стремление разглядеть за внешне обычными словами и поступками вопросы, по-настоящему беспокоящие или смущающие его. Так, К.Г. Юнг, анализируя «конфликты детской души», критически замечает: «Ведь обычно к детям совсем не прислушиваются, обычно их (в любом возрасте) опекают, точно невменяемых, чуть только дело коснется чего-нибудь существенного, все же остальное сводится к дрессировке, ведущей к автоматоподобному совершенству» (выделено нами. - И.Ш.). Такой подход, по мнению Юнга, неприемлем: «Надо брать детей такими, каковы они в действительности, надо перестать видеть в них только то, что мы хотели бы в них видеть, а воспитывая их, надо сообразоваться не с мертвыми правилами, а с естественным направлением развития».

Дальнейшее развитие психоаналитического направления в психологии связано с именами К. Юнга, А. Адлера, К. Хорни, А. Фрейд, М. Кляйн, Э. Эриксона, Б. Беттельгейма, М. Малер и др.

Психоанализ детства

Попытки организовать аналитическую работу с детьми с позиций традиционного психоанализа натолкнулись на реальные трудности: у детей не выражен интерес к исследованию своего прошлого, отсутствует инициатива обращения к психоаналитику, а уровень вербального развития недостаточен для оформления своих переживаний на словах. На первых порах психоаналитики в основном использовали как материал для интерпретации наблюдения и сообщения родителей.

Позже были разработаны методы психоанализа, направленные именно на детей. Последователи Фрейда в области детского психоанализа А. Фрейд и М. Кляйн создали собственные, различающиеся варианты детской психотерапии.

А. Фрейд (1895-1982) придерживалась традиционной для психоанализа позиции о конфликте ребенка с полным противоречий социальным миром. Ее труды «Введение в детский психоанализ» (1927), «Норма и патология в детстве» (1966) и др. заложили основы детского психоанализа. Она подчеркивала, что для понимания причин трудностей в поведении психологу необходимо стремиться проникнуть не только в бессознательные слои психики ребенка, но и получить максимально развернутое знание обо всех трех составляющих личности (Я, Оно, Сверх-Я), об их отношениях с внешним миром, о механизмах психологической защиты и их роли в развитии личности.

А. Фрейд считала, что в психоанализе детей, во-первых, можно и нужно использовать общие со взрослыми аналитические методы на речевом материале: гипноз, свободные ассоциации, толкование сновидений, символов, парапраксий (обмолвок, забывания), анализ сопротивлений и перенос. Во-вторых, она указывала и на своеобразие техники анализа детей. Трудности применения метода свободных ассоциаций, особенно у маленьких детей, частично могут быть преодолены путем анализа сновидений, снов наяву, мечтаний, игр и рисунков, что позволит выявить тенденции бессознательного в открытой и доступной форме. А. Фрейд предложила новые технические методы, помогающие в исследовании Я. Один из них - анализ трансформаций, претерпеваемых аффектами ребенка. По ее мнению, несоответствие ожидаемой (по прошлому опыту) и продемонстрированной (вместо огорчения - веселое настроение, вместо ревности - чрезмерная нежность) эмоциональной реакции ребенка указывает на то, что работают защитные механизмы, и таким образом появляется возможность проникнуть в Я ребенка. Богатый материал о становлении защитных механизмов на конкретных фазах детского развития представляет анализ фобий животных, особенностей школьного и внутрисемейного поведения детей. Так, А. Фрейд придавала важное значение детской игре, полагая, что, увлекшись игрой, ребенок заинтересуется и интерпретациями, предложенными ему аналитиком относительно защитных механизмов и бессознательных эмоций, скрывающихся за ними.

Психоаналитик, по мнению А. Фрейд, для успеха в детской терапии обязательно должен иметь авторитет у ребенка, поскольку детское Супер-Эго относительно слабо и неспособно справиться с освобожденными в результате психотерапии побуждениями без посторонней помощи. Особое значение имеет характер общения ребенка со взрослым: «Чтобы мы ни начинали делать с ребенком, обучаем ли мы его арифметике или географии, воспитываем ли мы его или подвергаем анализу, мы должны, прежде всего, установить определенные эмоциональные взаимоотношения между собой и ребенком. Чем труднее работа, которая предстоит нам, тем прочнее должна быть эта связь», - подчеркивала А. Фрейд. При организации исследовательской и коррекционной работы с трудными детьми (агрессивными, тревожными) основные усилия должны быть направлены на формирование привязанности, развитие либидо, а не на прямое преодоление негативных реакций. Влияние взрослых, которое дает ребенку, с одной стороны, надежду на любовь, а с другой стороны, заставляет опасаться наказания, позволяет в течение нескольких лет развить у него собственную способность контролировать внутреннюю инстинктивную жизнь. При этом часть достижений принадлежит силам Я ребенка, а остальная - давлению внешних сил; соотношение влияний определить невозможно. При психоанализе ребенка, подчеркивает А. Фрейд, внешний мир оказывает гораздо более сильное влияние на механизм невроза, чем у взрослого. Детский психоаналитик с необходимостью должен работать над преобразованием среды. Внешний мир, его воспитательные воздействия - могущественный союзник слабого Я ребенка в борьбе против инстинктивных тенденций.

Английский психоаналитик М. Кляйн (1882-1960) разработала свой подход к организации психоанализа в раннем возрасте.

Основное внимание уделялось спонтанной игровой активности ребенка. М. Кляйн, в отличие от А. Фрейд, настаивала на возможности прямого доступа к содержанию детского бессознательного. Она считала, что действие более свойственно ребенку, чем речь, и свободная игра выступает эквивалентом потока ассоциаций взрослого; этапы игры - это аналоги ассоциативной продукции взрослого.

Психоанализ с детьми, по Кляйн, строился преимущественно на спонтанной детской игре, проявиться которой помогали специально созданные условия. Терапевт предоставляет ребенку массу мелких игрушек, «целый мир в миниатюре» и дает ему возможность свободно действовать в течение часа. Наиболее подходящими для психоаналитической игровой техники являются простые немеханические игрушки: деревянные мужские и женские фигурки разных размеров, животные, дома, изгороди, деревья, различные транспортные средства, кубики, мячи и наборы шариков, пластилин, бумага, ножницы, неострый нож, карандаши, мелки, краски, клей и веревка. Разнообразие, количество, миниатюрные размеры игрушек позволяют ребенку широко выражать свои фантазии и использовать имеющийся опыт конфликтных ситуаций. Простота игрушек и человеческих фигурок обеспечивает их легкое включение в сюжетные ходы, вымышленные или подсказанные реальным опытом ребенка. Игровая комната также должна быть оборудована весьма просто, но предоставлять максимальную свободу действий. В ней для игровой терапии необходимы стол, несколько стульев, маленький диван, несколько подушек, моющийся пол, проточная вода и комод с выдвижными ящиками. Игровые материалы каждого ребенка хранятся отдельно, заперты в конкретном ящике. Такое условие призвано убедить ребенка в том, что его игрушки и игра с ними будут известны только ему самому и психоаналитику. Наблюдение за различными реакциями ребенка, за «потоком детской игры» (и особенно за проявлениями агрессивности или сострадания) становится основным методом изучения структуры переживаний ребенка. Не нарушаемый ход игры соответствует свободному потоку ассоциаций; прерывания, и торможения в играх приравниваются к перерывам в свободных ассоциациях. Перерыв в игре рассматривается как защитное действие со стороны Я, сопоставимое с сопротивлением в свободных ассоциациях.

В игре могут проявиться разнообразные эмоциональные состояния: чувство фрустрации и отверженности, ревность к членам семьи и сопутствующая агрессивность, чувство любви или ненависти к новорожденному, удовольствие играть с приятелем, противостояние родителям, чувство тревоги, вины и стремление исправить положение.

Предварительное знание истории развития ребенка и имеющихся у него симптомов и нарушений помогает терапевту в интерпретации значения детской игры. Как правило, психоаналитик пытается объяснить ребенку бессознательные корни его игры, для чего ему приходится проявлять большую изобретательность, чтобы помочь ребенку осознать, кого из реальных членов его семьи представляют фигурки, использованные в игре. При этом психоаналитик не настаивает на том, что интерпретация точно отражает переживаемую психическую реальность, это скорее метафорическое объяснение или интерпретативное предложение, выдвигаемое для пробы. Ребенок начинает понимать, что в его собственной голове есть нечто неизвестное («бессознательное») и что аналитик тоже участвует в его игре. М. Кляйн приводит подробное описание деталей психоаналитической игровой техники на конкретных примерах. Так, по обращению родителей М. Кляйн проводила психотерапевтическое лечение семилетней девочки с нормальным интеллектом, но с негативным отношением к школе и не успешностью в учебе, с некоторыми невротическими нарушениями и плохим контактом с матерью. Девочка не хотела рисовать и активно общаться в кабинете терапевта. Однако, когда ей был предоставлен набор игрушек, она начала проигрывать волновавшие ее отношения с одноклассником. Именно они и стали предметом интерпретации психоаналитика. Услышав истолкование своей игры со стороны терапевта, девочка стала больше доверять ему. Постепенно, в ходе дальнейшего лечения, улучшились ее отношения с матерью и школьная ситуация.

Иногда ребенок отказывается принять истолкование психотерапевта и может даже прекратить игру и отбросить игрушки, услышав, что его агрессия направлена на отца или брата. Подобные реакции, в свою очередь, также становятся предметом интерпретации психоаналитика.

Изменения характера игры ребенка может прямо подтверждать правильность предложенного толкования игры. Например, ребенок находит в ящике с игрушками испачканную фигурку, символизировавшую в предыдущей игре его младшего брата, и отмывает ее в тазу от следов своих прежних агрессивных намерений. Итак, проникновение в глубины бессознательного, по мнению М. Кляйн, возможно с использованием игровой техники, через анализ тревожности и защитных механизмов ребенка. Регулярное высказывание ребенку-пациенту интерпретаций его поведения помогает ему справиться с возникающими трудностями и конфликтами. Некоторые психологи считают, что игра целебна сама по себе. Так, Д.В. Винникот подчеркивает созидательную силу именно свободной игры (play) в сравнении с игрой по правилам (game). Познание детской психики с помощью психоанализа и игровой техники расширило представления об эмоциональной жизни маленьких детей, углубило понимание самых ранних стадий развития и их долговременного вклада в нормальное или патологическое развитие психики во взрослые периоды жизни. Детский психоаналитик Дж. Боулби рассматривал, прежде всего, эмоциональное развитие детей. Его теория привязанности основана на синтезе современных биологических (этологических) и психологических данных и традиционных психоаналитических представлений о развитии.

Ключевая идея теории Боулби состоит в том, что мать важна не только потому, что она удовлетворяет первичные органические потребности ребенка, в частности утоляет голод, но главное - она создает ребенку первое чувство привязанности. В первые месяцы жизни крики и улыбки ребенка гарантируют ему материнскую заботу, внешнюю безопасность и защищенность. Эмоционально защищенный ребенок более эффективен в своем исследовательском поведении, ему открыты пути здорового психического развития.

Разнообразные нарушения первичной эмоциональной связи между матерью и ребенком, «расстройства привязанности» создают риск возникновения личностных проблем и психических заболеваний (например, депрессивных состояний). Идеи Боулби сразу нашли применение и начиная с 1950-х гг. привели к практической реорганизации системы больничного режима для маленьких детей, позволившей не отрывать ребенка от матери. Р. Шпиц подчеркивает, что взаимоотношения между ребенком и матерью в самом раннем возрасте оказывают влияние на формирование его личности в последующем3. Очень показательными для психоаналитического подхода к исследованию и коррекции развития

в детском возрасте являются такие понятия, как «привязанность», «безопасность», установление близких взаимоотношений детей и взрослых, создание условий для налаживания взаимодействия детей и родителей в первые часы после рождения.

Широкую известность получила позиция Э. Фромма по вопросу о роли матери и отца в воспитании детей, об особенностях материнской и отцовской любви. Материнская любовь безусловна: ребенок любим просто за то, что он есть. Сама мать должна иметь веру в жизнь, не быть тревожной, только тогда она сможет передать ребенку ощущение безопасности. «В идеальном случае материнская любовь не пытается помешать ребенку взрослеть, не пытается назначить награду за беспомощность». Отцовская любовь - по большей части это обусловленная любовь, ее нужно и, что важно, можно заслужить - достижениями, выполнением обязанностей, порядком в делах, соответствием ожиданиям, дисциплиной. Зрелый человек строит образы родителей внутри себя: «В этом развитии от матерински центрированной к отцовски-центрированной привязанности и их окончательном синтезе состоит основа духовного здоровья и зрелости». Представитель психоаналитической педагогики К. Бютнер обращает внимание на то, что традиционная для психоанализа сфера семейного воспитания дополняется и даже вступает в конкурентные, противоречивые отношения с системой институционального, внесемейного воспитания. Влияние видеофильмов, мультфильмов, игр, индустрии игрушек на внутренний мир детей постоянно растет, и часто оно может быть оценено резко негативное. Представительница Парижской школы фрейдизма Ф. Дольто рассматривает прохождение детьми символических этапов становления личности5. В своих книгах «На стороне ребенка», «На стороне подростка» она анализирует с психоаналитической точки зрения многочисленные проблемы: характер воспоминаний детства, самочувствие ребенка в детском саду и школе, отношение к деньгам и наказаниям, воспитание в неполной семье, норма и патология родительско-детских отношений, зачатие в пробирке. Детский психоанализ оказал немалое влияние на организацию работы с детьми в образовательной и социальной сферах, на работу с родителями. На его основе созданы многочисленные программы раннего вмешательства, варианты терапии взаимоотношений «родители - ребенок», «отец - мать - ребенок» для родителей и детей «групп риска». В настоящее время существует немало центров психоаналитической терапии детей. Однако, по словам одного из видных представителей этого направления С. Лебовичи, «и по сей день нелегко с точностью определить, что именно представляет собой психоанализ у ребенка»2. Цели современной длительной психо-аналитической терапии ребенка формулируются в весьма широком диапазоне: от устранения невротических симптомов, облегчения бремени тревоги, улучшения поведения до изменений в организации умственной деятельности или возобновления динамичной эволюции психических процессов развития.

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОПРОВЕРКИ:

1. Назовите мотивы, лежащие в основе человеческого поведения по мнению 3. Фрейда.

2. Опишите структуру личности и ее развитие в процессе онтогенеза. В чем состоят предпосылки возникновения внутреннего конфликта человека?

3. Почему подход психоанализа к пониманию психического развития может быть охарактеризован как преформистский?

4. Используя фрейдовскую модель психосексуального развития, попробуйте объяснить поведение чрезмерно пунктуального и опрятного человека; склонного к сквернословию и бахвальству; человека, постоянно стремящегося вызвать сочувствие и жалость к себе.

5. Как трансформировался психоаналитический подход в детском психоанализе (цели, методы, способы коррекции)?

ЗАДАНИЕ 1

Прочитайте отрывок из работы 3. Фрейда «О психоанализе», выделите в тексте специфические для психоанализа понятия, ключевые положения, характерные для этого подхода, обращая внимание на их формулировки. «Отношение ребенка к своим родителям далеко не свободно от сексуального возбуждения, как это показывают непосредственные наблюдения над детьми и позднейшие психоаналитические изыскания у взрослых. Ребенок рассматривает обоих родителей, особенно одного из них, как объект своих эротических желаний. Обычно ребенок следует в данном случае побуждению со стороны родителей, нежность которых имеет очень ясные, хотя и сдерживаемые в отношении своей цели проявления сексуального чувства. Отец, как правило, предпочитает дочь, мать-сына; ребенок реагирует на это, желая быть на месте отца, если это мальчик, и на месте матери, если это девочка. Чувствования, возникающие при этом между родителями и детьми, а также в зависимости от этих последних между братьями и сестрами, бывают не только положительные, нежные, но и отрицательные, враждебные. Возникающий на этом основании комплекс предопределен к скорому вытеснению, но тем не менее он производит со стороны бессознательного очень важное и длительное действие. Мы можем

высказать предположение, что этот комплекс с его производными является основным комплексом всякого невроза, и мы должны быть готовы встретить его не менее действительным и в других областях душевной жизни. Миф о царе Эдипе, который убивает своего отца и женится на своей матери, представляет собой мало измененное проявление инфантильного желания, против которого впоследствии возникает идея инцеста. В основе создания Шекспиром Гамлета лежит тот же комплекс инцеста, только лучше скрытый. В то время, когда ребенком владеет еще не вытесненный основной комплекс, значительная часть его умственных интересов посвящена сексуальным вопросам. Он начинает раздумывать, откуда являются дети, и узнает по доступным ему признакам о действительных фактах больше, чем думают родители. Обыкновенно интерес к вопросам деторождения проявляется вследствие рождения братца или сестрицы. Интерес этот зависит исключительно от боязни материального ущерба, так как ребенок видит в новорожденном только конкурента. Под влиянием тех парциальных влечений, которыми отличается ребенок, он создает несколько инфантильных сексуальных теорий, в которых обоим полам приписываются одинаковые половые органы, зачатие происходит вследствие приема пищи, а рождение - опорожнением через конец кишечника; совокупление ребенок рассматривает как своего рода враждебный акт, как насилие. Но как раз незаконченность его собственной сексуальной конституции и пробел в его сведениях, который заключается в незнании о существовании женского полового канала, заставляет ребенка-исследователя прекратить свою безуспешную работу. Самый факт этого детского исследования, равно как создание различных теорий, оставляет свой след в образовании характера ребенка и дает содержание его будущему неврозному заболеванию.

Совершенно неизбежно и вполне нормально, что ребенок избирает объектом своего первого любовного выбора своих родителей. Но его libido не должно фиксироваться на этих первых объектах, но должно, взяв эти первые объекты за образец, перейти во время окончательного выбора объекта на других лиц. Отщепление ребенка от родителей должно быть неизбежной задачей для того, чтобы социальному положению ребенка не угрожала опасность. В то время, когда вытеснение ведет к выбору среди парциальных влечений, и впоследствии, когда влияние родителей должно уменьшиться, большие задачи предстоят делу воспитания. Это воспитание, несомненно, ведется в настоящее время не всегда так, как следует. Не думайте, что этим разбором сексуальной жизни и психосексуального развития ребенка мы удалились от психоанализа и от лечения неврозных расстройств. Если хотите, психоаналитическое лечение можно определить как продолжение воспитания в смысле устранения остатков детства» (Фрейд 3. О психоанализе // Психология бессознательного: Сб. произв. / Сост. М.Г. Ярошевский. М., 1990. С. 375).

ЗАДАНИЕ 2

Просмотрите книги, периодические издания по психологии последних лет, выберите работу зарубежного или отечественного психолога, автор которой - приверженец психоаналитического подхода.

Прочитайте, обращая внимание на понятийный аппарат.

Какие аспекты психического и личностного развития автор считает

главными?

Обозначьте те практические проблемы психического развития, образования и воспитания, которые предлагается решить в контексте психоаналитической теории.

Приведите свой собственный пример актуальной практической ситуации подобного типа.

Что считаете ценным из прочитанного, что показалось новым, что сомнительным или непонятным?

Подготовьте тезисное сообщение.

Дополнительная литература:

1.Зешарник Б.В. Теории личности в зарубежной психологии. М., 1982. С. 6-12, 30-37.

2. Обухов Я.А. Значение первого года жизни для последующего развития ребенка:

(Обзор концепции Д. Винникотта) // Школа здоровья. 1997. Т. 4. № 1. С. 24-39.

3.Фромм Э. Психоанализ и этика. М., 1993.

4.Ярошевский М.Г. История психологии. М., 1985. С. 329-345, 377-397.